class="p1">— Ксения, — Пётр Петрович поднял бровь, — это что ещё за новости?
— Он хочет, — девочка пыхтела под тяжестью кота, — посмотреть мою старую комнату. Я ему обещала!
— Ксения, оставь животное и поехали.
— Не поеду без него, — она насупилась и топнула ножкой. — Я же сказала, что дала обещание Мурзилке!
Добрятников посмотрел на меня, часто моргая.
— Но у него же есть хозяин. Ты спросила разрешения?
— Пусть возьмёт, — я махнул рукой, зная упрямый характер Ксюшки и не желая слушать, как она препирается с родителем, — он не причинит вам хлопот. Скорее, проредит мышей, если они у вас есть.
— А, — Добрятников вздохнул, — ладно, не обеднеем одного кота накормить.
Появившись будто из ниоткуда, Киж подхватил девочку вместе с котом и посадил в дрожки. Добрятников залез на место возницы, помахал нам рукой и щёлкнул вожжами.
Я махнул им вслед и покосился на Кижа. После нашего с ним «разговора» он ходил бледнее обычного, с мрачной миной на лице. Наблюдать мертвеца в таком состоянии не доставляло мне большой радости.
— Что-то ты захандрил, Дмитрий Иванович.
Он пожал плечами и дёрнул подбородком.
— Может, тебе съездить развеяться?
Киж мгновенно оживился.
— С удовольствием, Константин Платонович.
— Тогда возьми у Лаврентия Палыча пять тысяч и отвези нашей «доброй» знакомой Еропкиной. А после можешь где-нибудь на постоялом дворе провести ночь за картами.
— Константин Платонович, — Киж расплылся в улыбке, — вы знаете, чем порадовать. Благодарю!
— Иди, развлекайся.
Киж щёлкнул каблуками, коротко поклонился и умчался в сторону флигеля нашего лепрекона.
* * *
— Отрок, — Лукиан подкараулил меня в прихожей, — а не пора ли нам начать твоё обучение? Я думаю, самое ни на есть время. Где ты обычно практикуешься магии?
— Возле леса.
— Давай, отрок, прогуляемся туда. Надо мне посмотреть, как ты пользуешь свой Талант.
Ехать к месту моих тренировок на телеге Лукиан отказался.
— Движение — жизнь, — заявил он категорически, — своими ногами ходить нужно, отрок. Вот проживёшь хоть сотню лет, сразу поймёшь эту мудрость.
И, не дожидаясь меня, потопал в указанном направлении. Догнать его оказалось не так просто: дородный монах шёл с хорошей скоростью мягким шагом марафонца. При этом ещё и напевал какую-то народную песенку.
— Здесь, — кивнул он сам себе, оказавшись у камней, — хорошее место, правильное. Чувствуется, не один день здесь мажишь.
Он повёл носом, будто принюхиваясь.
— И чистенько как, даже и не пахнет «перегаром».
— Чищу потому что.
Я вытащил из наплечной кобуры small wand и начертил в воздухе большую букву Z, вспыхнувшую пламенем. От неё прокатилась упругая волна, растворяя «перегар» и флуктуации эфира.
— Глупости, — Лукиан состроил брезгливое лицо, — только время на свою «деланную» тратишь.
Демонстративно отвернувшись, я убрал small wand. Без всяких монахов-ретроградов разберусь, какой магией мне заниматься.
— Покажи лучше, отрок, как ты колдуешь. Что-нибудь простое, хоть всполох.
— Зачем?
— Затем, — некромант с укором посмотрел на меня, — поглядеть надо, как ты магией пользуешься. Давай, не стой столбом, а то до вечера провозимся.
Выделываться я не стал и швырнул в ближайший камень огненный всполох. К моему удивлению, монаха всполох совершенно не интересовал. Он разглядывал меня, прищурив глаза и водя перед собой ладонью, будто ощупывал невидимую стенку.
— Ещё.
Я повторил всполох, косясь на Лукиана.
— Нет, — пробормотал он, — непонятно. Вот что, отрок, давай-ка подними мне что-нибудь мёртвое. Скажем…
Монах окинул взглядом опушку, вытянул руку и щёлкнул пальцами. Ворона, сидевшая на ветке берёзы шагах в тридцати от нас, хрипло каркнула и мёртвым кульком рухнула вниз.
— Птичку эту и подними.
Прогулявшись до опушки, я принёс мёртвую ворону и положил на плоский камень.
— Невелик труд, отрок, поднимай её.
Анубис легко откликнулся на зов, но несколько секунд не мог понять, чего я от него хочу. Талант слегка возмутился, что я собираюсь поднимать обычную птицу, но уступил требованию.
Щупальце силы вырвалось у меня из груди, воткнулось в тушку вороны и принялось шуровать внутри. Я почувствовал каждую кость, каждую мышцу мёртвой птицы и все эфирные линии некромантического плетения, что выстраивал Анубис.
— Кар-р-р!
Кроваво-красный глаз вороны уставился на меня. Птица встала на лапы и замерла, ожидая приказа.
— Готово.
— Готово, — повторил монах, качая головой, — готово. Отпусти тогда птичку, чай не злодей, чтобы мучить её.
На меня накатило раздражение. Да что это за учитель такой? То подними, то отпусти. Посмотреть ему надо! Учёба где? Я пихнул Анубиса, и тот принялся откачивать силу из вороны обратно. Но то ли я слишком сильно был недоволен, то ли Анубис поспешил, только щупальце Таланта выскользнуло из птицы раньше, чем закончился процесс.
— Кар-р-р!
Мёртвая ворона сделала несколько прыжков, хлопнула крыльями, взлетела и через секунду села на ту же ветку, откуда недавно свалилась. Причём смотрела на нас с монахом донельзя обиженно.
— Ах ты, зараза!
Не успел я создать всполох, как Лукиан остановил меня.
— Не надо, отрок. Раз шустрая такая, пусть себе летает, вреда от неё не будет.
Вид у него был хмурый и недовольный.
— А вот от тебя вреда как раз может быть много.
— Что?
— Ты отдельно, Талант твой отдельно. Так ведь? Кто он у тебя? Лев? Тигр? Орёл?
— Шакал, — не стал я отпираться, — Анубис.
— Вот даже как, — протянул Лукиан, — забавно, отрок, забавно.
Только взгляд его не сулил ничего хорошего.
— Что-то не так?
— Всё не так, отрок. Талант — это не отдельная сущность. Это даже не часть тебя, как рука или нога.
— А что?
— Ты. Талант — это и есть ты!
— Слишком поздно ты Силу получил. Старый уже, взрослый да закостенелый. Раньше, лет двести назад, наследника Таланта старше пяти лет и не брали вовсе. Если случалось взрослому получить, так он потом всю жизнь мучался, если сразу не помирал.
Лукиан расхаживал между камней и читал мне лекцию.
— Тебе повезло, отрок. Любит тебя Сила, да и Хозяйке глянулся. Только всё равно голова не так работает, как надо. Нет никакого Анубиса! Выдумал ты себе, чтобы с ума не сойти. Сам с собой беседуешь, сам себе приказы отдаёшь. Будто скоморох с куклой Петрушкой разговариваешь. «Облыжный Талант», вот как это называется. Год, другой, а там или спятишь окончательно и взбесишься, или в гроб ляжешь, сколько бы песка Хозяйка тебе ни отмерила.
— И что теперь?
— Что теперь… — передразнил меня монах. — Переделывать тебя буду. Голову отрежу, починю и обратно приставлю. Шучу я, шучу, отрок, не смотри на меня так.
Он остановился, тяжело вздохнул и покачал головой:
— Думать надо, как тебе помочь. Знал бы с самого начала, ни за что бы не согласился. Но коли слово Хозяйке дал, так сделаю…
— А…
— Помолчи, думать буду.
Усевшись на камень, Лукиан уставился в пространство и замер, даже
