сани с телом Наполеона остановились перед крыльцом. Едва успели спешиться, как из дверей дома вышел Кутузов в сопровождении свиты генералов. О нашем прибытии и грузе его, наверняка, известили, но встречать нас на крыльце светлейший не стал – не по чину для таких мелких сошек. На плечи главнокомандующего была наброшена шуба, а вот на голове красовалась знакомая мне по фильмам и картинам фуражка без козырька. И не холодно ему! Я ударил строевым и, подойдя к ступеням, вскинул руку к киверу, который перед въездом в город специально достал из мешка.
– Ваша светлость! Летучий отряд егерей под моим командованием третьего дня повстречал на дороге кортеж Бонапарта и вступил с ним в бой. Огнем наших пушек и штуцеров конвой узурпатора был рассеян, а сам он получил тяжелые раны и скончался. При отходе от места сражения был атакован не менее чем полком французской и польской кавалерии. Благодаря помощи подоспевшего полка казаков под командованием есаула Кружилина неприятелей удалось разгромить полностью. Ушли единицы. Командир первого батальона 42-го егерского полка капитан Руцкий.
Кутузов выслушал меня с хмурым лицом. Похоже, не в духе. Интересно, с чего?
– Показывай! – велел после того, как я смолк.
Я отступил в сторону. Тяжело спустившись по ступеням, светлейший подошел к саням. Следом устремилась свита. Некоторое время Кутузов хмуро смотрел на мертвого Наполеона, затем повернулся ко мне.
– Это кто? – спросил, указав на вскочившего при его приближении и низко поклонившегося Вери.
– Камердинер Бонапарта, – ответил я.
– Как тебя зовут? – спросил светлейший по-французски.
– Луи Вери, экселенц, – поклонился камердинер.
– Это твой господин? – Кутузов указал на труп.
– Да, экселенц. Император Наполеон Бонапарт.
– Я распоряжусь, чтобы его похоронили, как подобает, – сказал светлейший. – И позабочусь о вас.
– Мерси, экселенц! – поклонился француз.
– Благодарю за службу, капитан, – сказал светлейший, обернувшись ко мне. – И тебя, есаул. Я прикажу, чтобы вас разместили как должно.
Он повернулся и пошел в дом. Следом устремились генералы. Блин! И это все? А где же крепкое рукопожатие, горячие объятия, обещание осыпать наградами? Вот и рискуй жизнью после этого! Я посмотрел на Кружилина. Растерянное лицо казака свидетельствовало, что чувства он испытывал аналогичные.
– Не горюй, Егор Кузьмич! – сказал я, подойдя ближе. – Давай лучше выпьем. Полагаю, в этом городе найдется трактир или шинок с доброй водкой.
– Чтоб у жидов да не нашлась? – хмыкнул Кружилин и, повернувшись к толпе местных обывателей, рявкнул:
– Эй вы! Есть здесь место, где победители Бонапарта могут выпить доброй водки и поесть горячего мяса? Платим серебром.
От толпы немедля отделился человечек в потрепанной шубейке и круглой шапочке. Из-под нее на щеки свисали сальные пейсы.
– Пожалуйте ко мне, господа офицеры! – затараторил человечек, подбежав. По-русски он говорил чисто, но слова произносил с характерным акцентом. – У Лазаря лучший в Орше шинок. Жареный ягненок, бигос [64], вымороженная водка. Останетесь довольны.
– Веди, христопродавец! – кивнул казак.
В Залесье Хренины засобирались сразу, как только пришло известие об оставлении французами Москвы и о том – о радость! – что дом зятя уцелел в пожаре. Муж старшей дочери немедля пожелал убедиться в том лично, графиня с дочкой присоединились к нему. Жену с детьми зять оставил в Завидово, пообещав, что пришлет за ними после того, как жить в сгоревшей столице станет возможно. Расцеловав старшую дочь и внучек, графиня с Грушей сели в дормез и отправились в Москву.
Весть оказалась правдивой – дом сохранился в целости. Пожар эту часть города не затронул. Как рассказала оставленная в Москве дворня, благодаря квартировавшему французскому генералу и охранявшим его солдатам, грабителей в дом не допустили. После ухода французов эту обязанность приняла на себя дворня. Она прогнала мужичков из подмосковных сел, которые набежали в город и тащили все, чем побрезговали или не смогли унести завоеватели [65]. Правда, французы опустошили винный погреб и кладовые с припасами, но зять не счел это бедой. Те же подмосковные крестьяне везли в город продукты, которые продавали дешево – покупателей было мало, население старой столицы сократилось многократно. В доме сохранилась мебель, постельное белье и даже бархатные шторы – французы почему-то их не сняли. К возвращению хозяина дворня привела дом в пригодное для проживания состояние, за что зять, расчувствовавшись, наградил их деньгами, а дворника и лакеев, отважно отгонявших дубьем грабителей из Подмосковья, пообещал отпустить на волю.
Переночевав у зятя, старшая графиня решила ехать к себе. Зять отговаривал, упирая на то, что дороги неспокойны, и легко можно нарваться на лихих людей, коих в войну развелось во множестве, но Хренина убедила его, заявив, что путешествовать в одиночку не собирается. На следующий день она уговорилась с интендантом, ведшим обоз с провиантом для армии, и тот за пятьдесят рублей ассигнациями позволил графине присоединиться к ним. До Смоленска добрались благополучно. Довелось, конечно, насмотреться на страшные картины, оставленные отступавшей Великой армией. Однако вид лежавших вдоль дороги трупов, погрызенных волками и бродячими собаками, графиню не смутил. В бытность мужа артиллерийским офицером ей довелось сопровождать его в военных походах, так что насмотрелась. Груша хмурилась, но в обморок не падала – служба в лазарете приучила ее к виду смерти.
Сгоревший Смоленск привел Хренину в ужас. Здесь она впервые подумала, что, возможно, зря спешила, и в Залесье ее ждет картина разорения. Однако отступать было поздно, и графиня нашла очередных попутчиков. Немолодой штабс-капитан вел пополнение из рекрутского депо как раз по дороге, проходившей мимо Залесья, и любезно согласился взять дам под свою защиту. Он даже остановил колонну у поворота к имению, чтобы лично сопроводить графиню к дому. В лесу их встретила баррикада из поваленных деревьев – штабс-капитан насторожился было и хотел кликнуть солдат, но выяснилось, что за баррикадой прячутся крестьяне Хрениной. Распознав графиню, они повалились ей в ноги, восклицая: «Барыня! Барыня вернулась!» Выглядели они при этом столь радостными, что Хренина даже прослезилась. Услыхав от крестьян, что имение уцелело, а французов в него не пустили, графиня распрощалась со штабс-капитаном, сунув ему в руку ассигнацию достоинством в 25 рублей. Офицер попытался отказаться, но Хренина пресекла это на корню.
– Вам нужно, Григорий Емельянович! – заявила строго. – Я вдова генерала и хорошо знаю, каково русским офицерам на казенном жить. Жаль, что за нехваткой времени не согласились у меня погостить. Но закончится война – милости прошу. Приму как дорогого гостя.
– Благодарю, ваше сиятельство! – поклонился штабс-капитан. – Будет случай – воспользуюсь приглашением.
На том и расстались. Дормез Хрениной в сопровождении вооруженных крестьян покатил к дому, где встречать барыню и ее дочку высыпала дворня. Были слезы радости,
