— Товарищ Сталин. Я бы все же не исключал попадание в прошлое еще одной группы людей. Мы-то не знаем, как здесь очутились, — генерал снова пожал плечами.
— Это товарищ Сталин учтет. И товарищи из соответствующих органов займутся этим вопросом. Я полагаю, товарищ Ледников, что у вас много дэл еще сэгодня, да? — вождь явственно дал понять генералу, что прием закончен.
— Еще один вопрос. Ребята мои на фронт просятся, говорят, что невмоготу им в тылу сидеть…
— Это, Лаврентий Георгиевич, конечно хорошо, что у вас такие сознатэльные солдаты. Но пока мы и без них справляэмся, а рисковать без особой нэобходимости попаданиэм в руки врага любой информации о ваших людях товарищ Сталин не хочет. Но мы найдем им примэнэние, ви нэ волнуйтэсь…
— Спасибо, товарищ Сталин.
— До свидания, товарищ Ледников…
Старший лейтенант Стольнин, один из немногих действующих на фронте солдат из будущего, отдыхал. Отдыхал он путем принятия некоторого количества спиртного внутрь. Нет, он не был алкоголиком или еще чего-нибудь в этом роде, нет. Просто именно так он снимал стресс после возвращения с очередной диверсантской миссии и появления вместо мыслей о работе воспоминаний о семье.
Жена и двое детишек постоянно стояли перед глазами. Помогало только одно — опасность, в эти моменты Василий на время забывал о них, думая о своих подопечных и о выполнении задания. И хотя теперь он уже как-то свыкся с мыслью, что никогда их больше не увидит, но все равно думать о них было чертовски больно.
Вот и в этот раз, после возвращения с очередного выхода и дня отдыха, болезненные воспоминания полезли в голову. Старлей достал фляжку с дефицитным коньяком и, сделав пару глотков, достал фотографию, на которой его смеющаяся жена держала на руках их второго ребенка, а старшенький, вытянувшись в струнку, серьезно смотрел в камеру.
Стольнину захотелось выть. К двум глоткам добавился третий, но на этом лейтенант остановился и, убрав фляжку, вышел из комнаты, направившись в штаб.
Поднявшись в искомом здании на второй этаж, старший лейтенант отправился в кабинет местного координатора усилий диверсантов на здешнем участке фронта — полковника Твардова. Советское командование, весьма впечатленное результатами деятельности малых мобильных групп, забрасывало такие в тыл фашистам целыми десятками, а то и сотнями.
Он уже подходил к кабинету, когда его дверь распахнулась, и оттуда стремительно вышел майор Антонов. На его лице застыла злость. Отдав честь, Стольнин с интересом посмотрел на, пожалуй, лучшего из числа известных старлею диверсантов.
Владимир, со злостью врезав по стене, слегка успокоился. Видя несколько недоуменный взгляд Василия, объяснил:
— Ты представляешь, не пускают на операции. Вообще — как отрезало. Герой, блин. Да еще и «мы-же-не-можем-рисковать-подобным-символом» поэт, — и привалившийся к потрескавшейся штукатурке стены майор горестно покачал головой.
Выглянувший в этот момент из кабинета Твардов, увидев Стольнина, довольно усмехнулся:
— Стольнин! Ты мне как раз и нужен. Давай сюда, — и добавил, обращаясь к Антонову:
— А вы, товарищ майор, не расстраивайтесь. Партия вам дело найдет.
Что-то неразборчиво бурча, Владимир удалился. Прошедший в кабинет полковника Василий понадеялся, что сейчас ему выдадут очередное задание — сидеть без дела он не мог.
— Так, товарищ старший лейтенант. А для вас у меня радостная весть — вас отзывают с фронта и отправляют в Москву, — мордатый полковник с улыбкой посмотрел на Василия, полагая, что это действительно отличная новость. Тем сильнее его удивила реакция диверсанта.
— Так точно, товарищ полковник. Но разве я не нужнее и полезнее здесь?
— Это, товарищ Стольнин, решать не вам, — из голоса Твардова мгновенно исчезла теплота.
— Конечно, товарищ полковник. Просто, ну какой от меня прок в тылу?
— Я скажу тебе, товарищ старший лейтенант, точно то же, что и майору Антонову. Партия вам дело найдет. А пока иди, собирайся, отъезд сегодня же.
— Так точно.
Отдав честь, Василий вышел от Твардова со странным чувством.
«Наверное тренировать молодняк буду, делиться, понимаешь, боевым опытом», — мысль показалась Стольнину логичной, но радости не прибавила.
Одетый в камуфляж светловолосый человек среднего роста понуро шел к казарме…
Невероятно ожесточенные и кровопролитные бои, развернувшиеся на территориях Восточной Европы, дадут много пищи для режиссеров и сценаристов будущих лет. А пока миллионы людей убивали друг друга разнообразными способами и не думали останавливаться.
Гвардии старший лейтенант Никита Голенко, воевавший в составе Особой армии на новеньком танке ИС, не слишком задумывался о далеком будущем и геополитической обстановке. Все, что его интересовало в данный конкретный момент — куда сныкался этот ублюдочный фриц на своей не менее ублюдочной «четверке». Он успел уже сжечь несколько тридцатьчетверок, действуя из засад. И вот опять, стрельнув черт знает откуда и едва не попав, фашист словно испарился.
Дуэль звена Голенко с неизвестным противником продолжалась уже довольно долго. Никита понятия не имел, что ему противостоит экипаж самого Курта Книспеля, одного из лучших танкистов Вермахта.
— Двенадцатый, я Орел-Два, как слышите? — голос в радиостанции принадлежал летчику, барражирующему сейчас над этим районом.
— Я двенадцатый, слышу вас хорошо.
— Танкеры, ваш друг в четырехстах метрах от вас, на два часа, как поняли? — в голосе пилота явно слышалась снисходительность.
— Четыреста метров на два часа, вас понял, — Никита, будучи максимально сосредоточенным, не стал реагировать на небольшое высокомерие летуна.
Развернувшийся к противнику лбом советский танк неторопливо стал объезжать невысокий холмик, за которым как раз и прятался противник.
«Сейчас, сейчас, еще чуток», — мысли гвардейского танкиста не отличались в этот момент оригинальностью.
Несмотря на постоянное ожидание появления вражеского танка, тот все равно успел выстрелить первым. Но броня «Иосифа Сталина» выдержала. Стодвадцатидвухмиллиметровая пушка рявкнула в ответ. Попадание! Башню четверки перекосило, сорвав с погона. Откинулся люк. Из танка с трудом вылез человек. Он явно был ранен.
БМП «Лаврентий Берия» с пехотой на броне, держащаяся в отдалении, стремительно подъехала к разбитому танку. Танкист особо и не сопротивлялся своему взятию в плен.
Путь на Мариенбург более ничто не преграждало. Особая Армия рвалась вперед, словно спущенная со сворки гончая…
