Хорошее кончилось на следующий день. В деревню приехали торговцы.
Берег р. Оки. Хузары– А что я так думаю, родичи: Хакиба правильно говорит. Добить обоих – и дело с концом! – Старейшина решительно взмахнул рукой и сразу сморщился. Поротая тиуном спина напомнила о себе. – Этих добить, пока слабые, а девку продать. Если не порчена – хорошую цену взять можно. Хакиба за нее полгривны серебром дает.
Залка едва не фыркнула, даже рот рукой прикрыла. Хорошая цена, называется. Но потом вспомнила, что речь о ней идет, и веселья – как не было.
– А ты почем знаешь, что не порчена? – возразил другой, ражий, широкомордый, со свернутым на сторону носом. – Она у Сварожича побывала, а тот всегда первым делом уд в грядку сажал. Все девки говорили! И с этим тоже ложилась.
– Не в этот раз, – не согласился с кривоносым третий старшина, пузатый, с маленькими бегающими глазками. – Ты ж со всеми наверх ходил, видел. Сварожич даже коня расседлать не успел, только торбы сбросил. А этот, жених ее – слабый совсем. Куда ему! Соврала небось.
– А беды не выйдет? – с сомнением проговорил четвертый, сутулый, мелкий, самый невзрачный из старших. – Они ж вроде гости наши.
– Какие они гости, что ты, брат, болтаешь! – возмутился поротый. – Звали их, что ли? Чужаки они. Захватчики. Добить – и в реку. А вещи с них все Хакибе продать!
– А если опять от князя придут да спросят? – не унимался сутулый.
– А не было никого, скажем! И дань заплатим. Того, что в доме Сварожича взято, на десять даней хватит. А еще с Хакибы возьмем! Ух, заживем богато! Главное, брат, от этих избавиться. Если выживут, то добыча вся их станет. Этот, жених который, молодой да ранний, все себе заберет! А мы и пикнуть не посмеем!
– Это чего ж не посмеем? – встрял кривоносый. – Он один, чай…
– Сварожич тоже один был, – перебил его поротый. – Что-то не помню, чтоб ты ему прекословил, когда он дочку твою забрал.
– Так никто ж не прекословил, – смутился кривоносый. – Сварожич – он на расправу скор…
– Вот-вот! А этот, молодой, его зарезал. Вот и смекай, кто скорей оказался. Добить его надо, пока слабый!
– А если не слабый? – встревожился кривоносый. – Если не врет девка, что он не от раны ослаб, а отдыхает?
– Третий день отдыхает? – ощерился поротый. – И не ест ничего!
– Как это – ничего? Мы ж девке давали…
– Ага! Две курицы, пшена немного… Да конь этот дурной, бешеный больше наел, чем три мужа и девка! Вспомни, как они раньше жрали!
«Вот же мы не догадались! – с досадой подумала Залка. – Надо было побольше снеди брать».
Но как удачно получилось, что она сюда залезла.
Здесь, в сенях, она оказалась случайно. Юркнула внутрь, когда заметила, что один из торговых, что приплыли сегодня на лодье, за ней увязался.
Торговых гостей было одиннадцать, лодья у них – побольше, чем отцова. Свободных из одиннадцати – трое: пара хузар, веселых и наглых, и еще один, черный, похожий на печенега. Хузар Залка видела мельком – они сразу к старейшинам отправились, а третий у реки остался. Вокруг отцовой лодьи ходил, потом на палубу залез. Залка окликнуть его не рискнула. Смотрела издали, как он на лодье шарится, в рундуки заглядывает… Однако не взял ничего.
Как он на берег слез, Залка сразу к своим побежала. С новостью.
– Хузары – это нехорошо, – оценил новости тиун. – А хузары с печенегом – совсем худо. Воины, говоришь?
– С мечами, – подтвердила Залка.
Вообще-то это были сабли, но Залка не разглядела.
– Помощи от них не будет, – вздохнул тиун. – А беда – запросто. Эх, скорей бы Годун окреп. Слышь, ромей, долго еще гридень болеть будет?
Монах не понял, конечно.
– Иди, дочка, еще посмотри, – попросил тиун. – Чтоб, если что, мы начеку были.
Залка сомневалась, есть ли разница: начеку отец или нет. Однако ослушаться не посмела. Пошла.
И почти сразу же наткнулась на черного.
– Эй, девушка! Иди сюда, покажу чего!
Залка мигом развернулась, шмыгнула меж дворов, нырнула в первую попавшуюся калитку…
И сразу узнала двор. Сюда ее вчера приводили на разговор с деревенскими старшими.
Удачно получилось, потому что во дворе людей не было, а два пса бросились было к Залке, но узнали и не тронули. Им же вчера сказали, что Залка – своя.
А вот черного, который через некоторое время тоже сунулся во двор, облаяли свирепо.
Залка к этому времени уже успела незаметно проскользнуть в дом и затаиться в клети за сенями.
Она решила пересидеть немного, чтобы черный наверняка убрался, но немного не получилось. В дом вернулись хозяева.
Залку не нашли. Но выйти ей было – никак. Решила дожидаться темноты. И дождалась. В дом, который принадлежал одному из старейшин, как стемнело, пришли остальные. Выгнали домочадцев и устроили совет. Залка могла теперь уйти потихоньку, но не ушла. Бог ее сюда привел. Уж больно важный разговор она услышала.
– Пойдем и зарежем! – настаивал поротый старейшина. – Вот сегодня ночью и пойдем!
– Боязно, – не сдавался кривоносый. – Вдруг этот молодой не сильно болен? Порубит, как курят! Он Сварожича сам-один убил!
– А может, пусть Хакиба их зарежет? – внезапно предложил сутулый. – У Хакибы, вон, и люди к оружию привычные, и сам он – из степняков, а этим убить – запросто. Хоть воина, хоть кого.
– А что! – оживился кривоносый. – Хакиба предложил, пускай Хакиба и делает!
– Ага! – недовольно процедил третий. – Хакиба сделает. И все, что на них, себе заберет. А ты видел, какая у молодого бронь? А казна тиунова?
– Тиуна я сам зарежу! – свирепо заявил поротый. – Сам! Как свинью!
– Решено, – подвел итог третий. – Убьем их, заберем всё и Хакибе продадим.
– А с ромеем что? – напомнил сутулый. – Его тоже под нож? А вдруг бог евойный осерчает?
– Да и пусть себе серчает, – махнул рукой кривоносый. – Это ж не наш бог, чужинский.
– Чужинский, да, но Сварог против него ополошал, – не унимался сутулый. – Сынка своего – не оборонил.
– Да какой там сынок! – Поротый дернулся, сморщился от боли, прошипел: – Сварог его и наказал. За то, что без права назвался сыном божьим.
– Руками христианина наказал? Что-то ты, брат…
– Наказал. А наказчика нам отдал. Вот то-то!
– Когда убивать будем? – будничным голосом поинтересовался третий. – Нынче?
– Ага. Но к утру ближе. Как посветлеет, а то нашуметь можем, – решил поротый. – И никому ни слова. Родичам скажем: княжьи сели в лодку свою и уплыли.
