Возчики быстро растащили две телеги и скопившиеся у тесного прохода всадники с диким криком бросились в погоню за убегающим противником.
Вечерело, мы встали лагерем тут же на месте боя. Горели костры, на которых готовилась вареная конина, сегодня у нас, ее было навалом… Между лежащими невдалеке трупами половцев и их лошадей бродили поисковая команда, все раненые уже были добиты, и шел натуральный шмон. В глазах наших ратников все имело свою цену. Но самое главное – это оружие, а оно у половцев было очень даже неплохое. И гора шлемов, лат, панцирей, складываемая около лагеря становилась все больше и больше.
Я подошел, наклонился и поднял блестящий остроконечный шлем, отделанный золотом, по нему арабской вязью были выгравированы суры из корана.
– Вот ведь, что может делать судьба,- думалось мне,- когда-то мастер из Дамаска сделал этот шлем, его наверняка носил какой-нибудь арабский богатый воин, потом он, какими то причудливыми путями попал к половцам, которые даже не знают, что написано на шлеме. А шлем то дорогой, скорее всего сегодня именно он был на голове хана теперь он будет, защищать русских воинов.
Уже начали появляться звезды, когда появилась наша кавалерия.
Ратибор почти сполз с коня, и устало развалился у костра. Жадно выпил из бурдюка несколько глотков вина, вытер намокшие усы.
– Не получилось,- сказал он огорченно,- слишком мало нас, я то надеялся все кочевье с ходу взять, но они почти все одвуконь были и оторвались, и как мы, кочевье успели свое загородить. Но все равно и так почти половину посекли, а эти наверно уйдут. Эх, если б Ярополк с дружинами подошел, мы бы их всех прикончили.
Гзак, сидел в кибитке один, все женщины были на улице и громко кричали, оплакивая погибших. Он же в который раз вспоминал, так и не начавшуюся битву. Отец собрал всех своих воинов и даже взял еще воинов рода кочевавшего по соседству хана Буняка
Сам Буняк, узнав о размерах каравана, зевнул и сказал, что он не такой нищий и не поднимет свой зад ради такой добычи, его ждут города урусутов и их белокожие женщины, которые заплачут от счастья, увидев его член. Но воинам он в поход идти разрешил.
А сейчас почти все воины Буняка, стремившиеся показать свою удаль, не слушавшие хана, мертвы. Его отец также погиб и лежит сейчас неупокоенный рядом с лагерем урусутов.
Проклятые урусские шаманы, когда они устроили жуткий грохот и дым сразу упали сотни воинов, лошади испугались и понесли, да и воины были оглушены и напуганы, все ожидали, что сейчас вновь раздастся грохот, но вместо этого вокруг начали падать лошади и люди, пораженные короткими толстыми стрелами. Но людей на повозках урусутов не было видно. Это оказалось последней каплей, все повернули назад и стали разбегаться по степи. Из-за кибиток начали выскакивать конные ратники урусутов и, с воем и криками, подняв мечи, и сабли кинулись в погоню за убегающими врагами.
Гзак заскрипел зубами, он тоже бежал, он – сын хана, а теперь и сам хан. От злости у него даже выступили слезы, он хлюпнул носом, вытер его рукавом и вышел из кибитки. Вокруг царила суета, его кочевье собиралось в дорогу, бежать от колдунов. Воины, разъехавшиеся по соседним кочевьям, тоже наверно собирали свои семьи и готовились в путь. Они не могут даже предать своих мертвых земле. Нет! Он не оставит своего отца лежать на съедения воронам и стервятникам.
Когда он спустился, его уже ожидали нукера:
– Хан,- обратился старший из них с поклоном к Гзаку,- кочевье собралось в дорогу, мы ждем твоих приказов.
– Скажите мне, что Берзак, погиб или нет?- спросил новый хан у нукеров.
– Нет Берзак, благословение богам жив и здоров.
– Передайте ему, что его ждет к себе хан.
Через несколько минут к Гзаку подошел Берзак и низко поклонился. Как всегда, когда Гзак смотрел на этого воина, у него по спине бегали мурашки, и появлялся озноб. Еще совсем мальчишкой он вместе с товарищами восторженно кричал, когда их родич боролся с соперниками, теми немногочисленными глупцами рискнувшими выйти против него. Заканчивалось это всегда одинаково, Берзак, небрежным движением руки, с треском ломал позвоночник соперника, и если был в хорошем настроении, то сворачивал шею.
Но вот уже несколько лет таких глупцов не находилось, и Берзак развлекался тем, что издевался над своими рабами и многочисленными женами. Он был достаточно умен, чтобы не трогать соседей, потому, что понимал, что умрет быстро, ведь ему тоже иногда надо спать. Но с ним тоже никто никогда не ссорился.
– Хан, прогудел мощным басом Берзак, глядя на него сверху вниз и закрывая собой окружающее,- я пришел и слушаю тебя.
– Берзак, мы сейчас собираем всех воинов кочевья и идем к месту нашего позора. Ты вызываешь поединщика урусутов на смертный бой, если там есть мужчины, они не будут сидеть под защитой грома шаманов. А ты победишь, и мы вернем себе все, что вчера потеряли.
Утро было туманным и росистым, когда я развернул свою кошму, то даже намочил руки. Я провел ими по траве и обтер лицо холодной росой, пахнущей ковылем. В лагере все просыпались, кашевары уже ладили завтрак, люди потихоньку собирались у многочисленных котлов. Слышались, смешки, байки, народ был доволен вчерашним днем. Еще бы потерять семь человек, притом, что убитых половцев мы даже не считали, это было совершенно непонятно для моих однополчан. А Ратибор, похоже, уже стал фанатом нового рода войск, и не давал мне спокойно есть, рассказывая, о его возможном применении.
Хрипло протрубил рог стражи, все кинули ложки, тревожно оглядываясь вокруг.
Я быстро надевал надоевшую бронь, Через пятнадцать минут, ничто не напоминало, что здесь только, что завтракали полторы тысячи человек. Все сидели на своих местах и наблюдали за окрестностями.
Из-за кургана, на фоне поднимающегося солнца медленно выезжали половцы, на этот раз их было не более тысячи человек. Они остановились на приличном расстоянии от нашего кольца. От остановившейся массы воинов отделилась одинокая фигура. Половец подъехал почти вплотную к нашей крепости и, натуживаясь, закричал.
Великий хан Гзак сказал и поклялся в этом, вызываем поединщика урусутов на смертный бой, Если победит ваш поединщик, все наше имущество будет вашим а наш род будет вашими рабами навеки. Но если победит наш поединщик, то вы, все урусуты будете нашими рабами. Если же вы не выпустите поединщика, вся степь узнает, что нет настоящих воинов среди урусутов, а только трусы.
Я засмеялся – типичная разводка на слабо, надо же, оказывается, в это время уже было такое разводилово. Но посмотрев на Ратибора я осекся. Тот был серьезен, лицо его пылало, среди ратников тоже слышались возмущенные крики. Воевода вскочил на крышу телеги и заорал:
