– Бродяга, Арт в канале. – Нажав тангенту, вызвал я начштаба.
– Слушаю тебя.
– Клиент снял «маячок», вы его спугнули.
– Приятненько. Только он за себя боится или нас палить не хочет?
– А я откуда знаю? Отбой.
– Погоди, вы, где сейчас?
– До сортира клиента нам – два плевка да три прыжка.
– Оки-доки. Отбой.
Мои соратники появились в деревне с помпезностью Киркорова, приехавшего на концерт в Нижний Тагил. Когда «ублюдок» остановился у дома старосты, из него высыпали четверо бойцов и споро (видать, командиры заставили репетировать несколько раз), под крики Тотена, восседавшего в обнимку с пулемётом в заднем отсеке «круппа», взяли под контроль улицу. Из подъехавшей «эмки» важно вылез Бродяга в солдатском мундире с лейтенантскими погонами, и, в сопровождении Зельца направился к воротам. Я повернулся к Кудряшову:
– «Дед», а «дед», ты свистеть умеешь?
– Конечно! – обиделся он.
– Значит так, слушай мою команду! Ты лежишь здесь, и контролируешь подходы со стороны поля и той стороны села. Вот тебе бинокль, – я протянул ему свой «никон». – Если увидишь, что-нибудь странное – даёшь сигнал, два свистка. Понял?
– Так точно! – чувствуется, нахватаются мужики от нас «старорежимностей»…
Перемахнув через забор, я занял позицию за одним из сараев, как раз в тот момент, когда хозяин дома вышел из сеней и направился открывать ворота. Распахнув одну из створок ворот, он сделал приглашающий жест, и тут застыл, уставившись во все глаза на Зельца. «Неужто узнал?» – промелькнула в моей голове мысль.
Между тем Неущенко, в явном замешательстве попятился назад, а Бродяга и Дымов, как ни в чём не бывало, вошли во двор. От сарая до них было метров десять, да и говорили они в полголоса, так что обмен любезностями я пропустил. Пора было вступать в игру.
Высунувшись из-за сарая, я помахал рукой Шуре, и расслабленной походкой жителя эти мест направился к «высоким договаривающимся сторонам». Староста обратил внимание на то, что его странные гости смотрят ему куда-то за спину, и развернулся в мою сторону. Я увидел, как его нижняя челюсть устремилась к земле. Ну, ещё бы! У него на дворе одновременно и немецкий лейтенант, стоящий в обнимку с его бывшим сослуживцем из райотдела, и советский диверсант, с ухмылкой гуляющий по его двору, как по своему собственному. Причём, никто ни в кого не стреляет, банальностей, вроде, «Хендэ Хох» или «Рус, здавайса!», не кричит. Всё тихо-мирно, я бы сказал, по-семейному. Чтобы немного успокоить хозяина, я приветливо улыбнулся, и сказал:
– Ну что, дядько Пилип, брезент-то в хозяйстве пригодится?
Поняв, что ещё немного, и, от непоняток нашего старосту хватит кондрашка, Шура аккуратно взял его за локоток и тихо сказал:
– Может, в хату пойдём? Староста вздохнул и пробормотал:
– И то, верно… Прошу в хату, гости дорогие…
Я первый вошел в сени. За мной – хозяин, а мои товарищи чуть подзадержались – Бродяга отдавал распоряжения, как нести службу.
В большой, светлой комнате я увидел молодую, лет двадцати пяти, женщину, что стояла у печи и нервно мяла в руках подол передника.
– Вечер добрый, хозяйка! – поприветствовал я её.
– И вам – добрый! – несколько нервно ответила она. Странно, но ставшего привычным за сегодняшний день белорусского акцента, я в её речи не заметил. – Садитесь, угощайтесь! – и она сделала приглашающий жест в сторону накрытого стола.
– Спасибо за приглашение, но остальных гостей подождать надо. – Ответил я, оглядывая комнату.
«Так, икон нету, значит – Филипп – комсомолец или коммунист. Хотя нет, для комсомольца староват, лет тридцать пять ему. В комнате чисто и, учитывая «горку», полную тарелок и чашек – даже богато, по нынешним-то временам. Хозяйственный Филипп мужик – видно по всему».
– Вы бы, товарищ майор, – обратился ко мне Неущенко, – проходили. Располагались.
«Да, быстро он в себя пришёл! Видно не просто так в старосты пошёл». – Подумал я.
– Только после вас, дорогой Филипп… Как по-батюшке вас?
– Христофорыч.
– …дорогой Филипп Христофорыч… – закончил я, слегка офигев от такого хитрого имени.
Пока мы «крутили политесы» в комнату вошли и остальные участники «тайной вечери». Увидевшая их хозяйка удивилась, но не сильно. Хотя, на мой взгляд, сочетание немецкой формы на Бродяге и камуфляжа на Зельце, выглядело довольно странно. Хозяин же посмотрел на Дымова, а затем шагнул ему навстречу:
– Ну, здравствуй, Алексей Дымов! – и протянул руку для рукопожатия.
«Мда, а быстро мужик соображает! Быстро просёк, что немецкая форма – для маскировки. Хотя, может я и ошибаюсь».
– И тебе не хворать, Филипп! – ответил Дымов, пожимая протянутую руку.
– А друзей-товарищей своих не представишь, а Алексей? А то мне как-то неудобно – гости пришли, а как звать-величать, я и не знаю… – что удивительно, но и в речи Неущенко акцент был малозаметен.
– Это това…
– Мы сами представимся, – перебил его Бродяга.
– Я – капитан Заславский, а это, – и он показал на меня – майор Таривердиев.
«Вот что значит опыт!» – подумал я – «Шура и «шпалы» мои срисовал и псевдонимы мгновенно придумал!»
– Прошу товарищей командиров к столу, – церемонно произнёс староста. И, садясь вместе с нами за стол, спросил у Дымова: – А ты, Алексей, сержант или уже нет?
– Сержант, сержант. – Успокоил хозяина Бродяга. И продолжил: – Мы к вам, Филипп Христофорович, вот по какому делу… Хотим обменять кой-какие товары на продовольствие.
– Да я уж понял, чай, грамотный. Одного не могу понять, товарищ капитан, а почему вы ко мне обратились.
Но старого опытного чекиста на мякине не проведёшь! Шура пристально посмотрел в глаза Христофорычу и медленно и веско произнёс:
– Вы, наверное, пароля ждёте? Так не будет пароля, не успели его нам сообщить.
«Оп-па! Выходит Бродяга его уже «прокачал», и понял, что Неущенко специально оставлен в тылу у немцев!» – это единственное, что я смог понять из всей этой сцены. Правда, многое в поведении Христофорыча весьма удачно укладывалось в эту версию: и скорость, с которой он сориентировался в обстановке, и то, что он не забыл снять «маячок» при появлении в деревне немцев, и его спокойствие в общении с нами.
– Ну, значит, вы меня не знаете, и я вас не знаю. – Спокойно ответил хозяин.
– Филипп Христофорыч, да ты что! – вскочил с лавки Зельц. – Мы же свои!
– Сержант, остыньте! – не сказал, а именно приказал Бродяга.
Зельц осел, как будто он был надувной игрушкой, и из него выпустили воздух.
– Жаль, очень жаль… – тихо произнёс Шура. – Ну что ж, значит не судьба… Кстати, Филипп Христофорыч, вы поляну в лесочке этом знаете?
