Золотисто-розоватое предзакатное солнце уже начало цепляться за верхушки деревьев и длинные тени лип накрыли почти весь двор. Красноармейцы рассаживались на нескольких скамейках, на вынесенных из казармы лавках, а для докладчика даже притащили стул и стол из красного уголка. Окинув взглядом двор, прикинул численность роты. Да, негусто. Здесь около сотни, а всего, пожалуй, наберется не больше, чем сотни полторы штыков.
Рассказав о внутреннем и внешнем положении Советской Республики, перехожу собственно к беседе. Вопросы посыпались как горох. И большинство — насчет разверстки.
— Мы линию Советской власти со всем нашим усердием поддерживаем, — степенно выговаривал парень лет двадцати двух-двадцати пяти (на мужика еще явно не тянет) в линялой, почти до белизны, гимнастерке, носившей следи довольно аккуратной починки. — Помещиков на штык, землю поделили, власть теперь сами избираем — все это хорошо. А вот то, нехорошо, что землю-то дали, а хлебушек-то забирают! — с нажимом произнес он последнюю фразу.
— Точно! — поддержало его сразу несколько голосов. — И товар, считай, совсем на село завозить перестали! За так, выходит дело, хлеб отдаем! Это куда такое годится?
— Совсем не годится, — согласно киваю головой, и шум среди красноармейцев, несколько удивленных таким ответом «комиссара», стихает. — Не годится, а что делать прикажете? Вот, смотрите сами: все главные хлебородные губернии были до последнего времени под белыми, либо только-только освобождены. Дон, Поволжье, Кубань, Северный Кавказ, Оренбуржье… На Украине сами знаете, что делается — с белополяками деремся. А где не поляки, так там банды гуляют. Где хлеб взять, чтобы город кормить?
— Так мы и сами бы дали, ежели не задаром, — с хитрым прищуром отвечает мне парень, заведший разговор.
— Ситец в обмен на хлеб пойдет? — спрашиваю его.
— А то!
— Знамо дело, пойдет! Поизносились все! — поддержали его многочисленные голоса.
— Так нету! — развожу руками. — Все фабрики стоят. И в Иваново, и в Павловом посаде, да везде окрест Москвы. Стоят же они потому, что хлопок для ситца нужен, а он в Туркестане. А в Туркестане война. — Оглядываю вновь притихших бойцов. Задумались маленько. Уже дело.
— Та же история с плугами, косами, серпами, — продолжаю объяснять. — Нет для них металла. Урал до последнего времени под Колчаком был, Криворожье и Донбасс — тоже под белыми. Да заводы все в разрухе от войны, их еще восстанавливать надо.
— Так что же нам, выходит, отныне задаром жилы рвать, хлебушек растя? — выкрикнул кто-то из задних рядов.
— Нет, не задаром, — отвечаю. — Считайте, вы этот хлеб как бы взаймы Советской власти даете, пока война идет, чтобы старые порядки не вернулись, да землю у вас помещики назад не отобрали. Вот добьем белых да польских панов, поднимем хозяйство, тогда и поставим все по уму. Вы городу хлеб будете давать за твердые деньги, а не за нынешние бумажки, город же вам за деньги эти нужный товар продавать будет.
— А коммунию на селе насаждать не будете? — снова прорезался голос из дальних рядов.
— Коммуна — дело добровольное. Права такого никто не имеет — насаждать. — Отвечаю быстро и твердо, без колебаний. — Да и глупость это. Если кто, к примеру, артельно хочет землю обрабатывать, так такое дело можно сладить только по доброму согласию, иначе выйдет разор один, а не хозяйство. Артельно же хозяйничать прямая выгода есть. Вот скажите чести, один хозяин потянет, чтобы у него и плуг железный был, и борона, и сеялка, и веялка, и крупорушка, и маслобойка?
— Не, одному не потянуть, — раздались нестройные голоса. — Это разве у немцев-колонистов такое есть, а нашему брату не поднять.
— Вот и я о чем. А артелью скинуться на это вполне можно, а потом сообща и использовать…
За такими разговорами не заметили, как на землю пали вечерние сумерки. Настало время ужина. Ели все вместе, получив по порции ячки со следами какого-то подозрительного масла, и запив этот деликатес взваром из сушеных яблок без сахара.
После ужина командиры собрались в казарме, за выгородкой, где стояли их койки, и где нашлось местечко и для меня. К нам, еще во время политбеседы, присоединился командир уездного отряда ВЧК, вполне соответствующий уже примелькавшемуся образу — несмотря на жару, на нем была надета кожаная куртка (правда, распахнутая), под полой куртки на боку виднелся Маузер в обшарпанной деревянной кобуре. Облик довершали светлые серые глаза, да короткие пышные усы пшеничного цвета и такие же вихры на голове. Как и командир роты, чекист был молод, ну, может быть, на два-три года постарше.
— Галькевич, Яков Исидирович, — солидно представился он. — Командир первого взвода третьей роты 7-го осб. А проще — возглавляю Себежский уездный отряд ВЧК.
— И много вас? — интересуюсь. Ведь, формально, они тоже к ВОХР относятся.
Галькевич пожимает плечами:
— Откуда же много? Наш батальон — один на всю Витебскую губернию. А на наш уезд — полтора десятка штыков да полтора десятка сабель. Ну, и уполномоченные в волостях, а при них помощников хорошо, если тройка наберется.
— И как же вы справляетесь?
— Как-то справляемся, — пожал плечами Яков Исидорович. — Надо справляться — и справляемся. Вот только недавно, на севере, у границы с Псковской губернией, большая банда «зеленых» появилась. Очень большая. Хорошо хоть, что это, по всему видать, обычные дезертиры, а не настоящая контра. Но и это делов натворить могут. Даром что уже от их грабежей вся округа стонет. Против них наших силенок маловато будет.
За разговором решили сообразить чайку, да перекусить, чем найдется. Свои, еще не до конца подъеденные в дороге припасы — три вареных картофелины, маленький шматок сала, осьмушку хлеба и коробочку, где еще осталось немного сахарина, — выкладываю на стол, в общий котел.
— О, сахаринчик есть, — оживился «Федор Иоаннович», — все не пустой чаек хлебать будем.
— А что там с польского фронта слышно? — поинтересовался один из взводных. — Беседу-то вашу я слышал, но ежели подробнее?
— Если подробнее, то сейчас накапливаем силы для того, чтобы поддержать наше наступление на Украине. В мае вот пытались малыми силами поляка одолеть — не вышло. Панов с наскока не возьмешь, они вояки крепкие. Тут бить надо железным кулаком.
— Ну, а как же польский пролетариат? — допытывается взводный.
— Эх, большие у меня сомнения насчет пролетариата, — говорю ему откровенно. — Уж больно сильно польскому народу паны голову независимостью задурили, да тем, что москали ее якобы отобрать хотят. Так что на фронте они бьются — будь здоров.
