- Плохой, ленивый слуга, достоин смерти – молвил Унгерн, чем вогнал привратника в полный ступор. Он не отрывая глаз, глядел на саблю великого бога Махагалы, готовый в любой момент принять от неё свою смерть. Секунда проходила за секундой, но ужасный клинок, хищно поблескивающий своим кровавым глазом на древней рукояти, оставался невостребованным.
- Живи, я сегодня милостив, но это последняя моя милость к тебе презренный раб – молвил барон и, ткнув кончиком сапога в грудь китайца, медленно двинулся прочь вместе с Покровским.
Словно два приведения, проскакали всадники по улочкам просыпающейся Урги, встречая на своем пути различных людей с раннего утра спешивших по своим делам. Нанеся визит к дому господина Чен И, Унгерн не торопился покидать город, желая отметить своё пребывание в нем чем-то ещё. Проезжая мимо местной тюрьмы, он заметил солдата, спящего на своём посту опираясь на винтовку. Остановив бег своего мохнатого конька, Унгерн приблизился к часовому и со всего маху ударил его по плечу своей бамбуковой тростью.
- Спишь на посту негодяй! – властно воскликнул барон – ты солдат и не имеешь никакого права спасть, заступив на пост! – приговаривал Унгерн, нанося все новые и новые удары своим любимым ташуром.
Застигнутый врасплох китаец покорно сносил удары палкой, как если бы его лупцевал сам генерал Го Линь
- Доложи о своем проступке начальству – приказал Унгерн и, оставив в покое провинившегося часового, поехал дальше, сопровождаемый удивленным взглядом часового, который и не думал поднять тревогу.
Последним кто опробовал на своей шкуре баронской палки был незадачливый мздоимец часовой, не успевший смениться на своем посту. Когда он попытался взять плату за проезд с двух странных всадников покидавших город, то вместо звонкой монеты получил удар тростью, от чего винтовка выпала из его рук.
- Вор, взяточник! Своими грязными поступками ты позоришь имя солдата! – выкрикнул Унгерн и ударом ноги сшиб вытянувшегося в струнку часового - ещё раз замечу за этим делом, повешу! – пригрозил барон, гневно потрясая кулаком с зажатой в нём плетью, сидевшему на четвереньках солдату. Выбежавший на крик второй караульный хотел открыть рот, но тут же увял, едва только Унгер метнул на него яростный взгляд.
Всадники уже скрылись из виду, когда с поста в их сторону раздались одиночные выстрелы, к которым вскоре присоединился пулемет.
- Не обращайте внимания Алексей Михайлович, это часовые реабилитируются перед своим начальством – довольно проговорил Унгерн.
- А вдруг погоня?
- Её не будет. Хотите пари?
- Нет, я вам верю – сказал Покровский, действительно поверивший прогнозу своего спутника.
- Вот и прекрасно. Надеюсь, наша поездка не отбила у вас аппетит? Если нет, то приглашаю вас к себе на торжественный завтрак.
Известие о посещении бароном Урги сильно всколыхнуло оба лагеря, и если в русском стане все только и восхищались храбростью своего предводителя, то гамины находились в унынии. Особенно горевали простые солдаты, которым предстояло сражаться с рыжебородым дьяволом, несомненно, имеющим в своем подчинении тёмную силу древней магии, с помощью которой он сумел возродиться из небытия на горе сынам поднебесной империи.
Самым громким отзвуком визита Унгерна в город, стала жесткая склока между губернатором Ченом и генералом Сун Шучженем. Гражданская и военная власть Урги усиленно обвиняли друг друга в случившимся. Генерал попрекал губернатора в отсутствии ночных полицейских патрулей на улицах города, а тот в свою очередь обличал мздоимство военного караула
Стремясь сохранить честь мундира, Сун Шучжень приказал расстрелять солдат, через чей пост Унгерн сумел беспрепятственно въехать в осажденный город. После бурного обмена мнениями, был издан приказ об усилении караульной службы на въездах в монгольскую столицу и ужесточения наказания за нахождение на улицах города во время действия комендантского часа.
Узнав о действиях своего противника, барон как хороший психолог выждал шест дней, а затем нанёс новый удар, который по его замыслу должен был если не разрушить дух защитников Урги, то, по крайней мере, основательно подорвать его. Верные Унгерну тибетцы уже давно подготовили план побега Богдо-Гэгэна из-под домашнего ареста, и вот теперь барон решил, что настала пора его выполнения.
В назначенный час, проникши во дворец живого бога, под видом паломников участники заговора, внезапно напали на солдат внутреннего караула во время приема ими пищи. Привыкшие к покорности и смирению слуг своего пленника, китайцы не ожидали нападения и были захвачены врасплох. Связав незадачливых сторожей по рукам и ногам, тибетцы подхватили Богдо-Гэгэна и его жену, одетых в простую одежду паломников на руки и, сохраняя абсолютное спокойствие, направились к выходу из дворца, охраняемый усиленным караулом китайцев.
- Кто такие? – грозно спросил верзила с сержантскими нашивками на плече, загораживая путь штыком винтовки.
- Мы мирные селяне господин, из дацана Баян-обо. Мы привезли к Богдо-Гэгэну для исцеления своих больных и слава всевышнему творцу, он не отказал нам в своём приёме и великом слове – смиренно произнес один из носильщиков. Тибетец знал, что говорить; к живому богу монголов шло много страждущих и больных со всей Монголии, и он никому не отказывал в приеме. Находясь в осаде, китайцы не рискнули запретить паломникам посещение своего святого.
- Баян-обо говоришь? – переспросил страж, усиленно вспоминая те районы Монголии, в которых свирепствовала оспа.
- Да Баян-обо господин, не бойся, оспы там нет - отвечал носильщик, руки у которого начали потеть от напряжения – хворь зимняя только, но оспы никак нет.
- Что-то я вас не припомню – важно произнес страж, желая нагнать страху на тибетца и получить с него взятку – ты не проходил сегодня мимо меня, а вдруг ты русский шпион?
- Какой из меня шпион господин, я и считать и писать не умею – со вздохом смиренно произнес носильщик – у меня только мои руки, а то, что ты не помнишь нас, так мы пришли к живому богу вчера вечером и тогда на этих дверях стоял другой господин, ростом пониже тебя, и звали его Ли.
Заранее изучив смены караулов и их состав, тибетец знал, что говорить, остановившего его китайцу. Караульный опытным взглядом оценил благосостояние стоявших перед ним тибетцев, но рваные, промасленные халаты, говорили, что их обладатели бедны и кроме вшей и клопов, стражу не чем с них поживиться.
- Проваливайте в свой Баян-обо – буркнул китаец и убрал с дороги винтовку. Тибетца не пришлось дважды упрашивать и, перехватив свою ношу, он проворно сбежал со ступенек дворца и шмыгнул в ближайший переулок, где его ждала запряженная арба. Вскоре к нему присоединился второй носильщик, который нес жену живого бога и с которого часовой все же сумел содрать плату за выход из дворца.
