– Так это вы, – сказал один из польских гостей, Леливита, – пресвитер Бедржих из Стражницы?
– Я, – подтвердил Бедржих, перестав на минуту ковыряться в зубах. – А вы Спитек Лелива из Мельштына, сын краковского воеводы. А вы пан Миколай Корнич Сестшенец, бедзиньский бургграф. Как видите, мне известны не только ваши имена и гербы, но и ваши должности. Разрешите и мне представиться по должности. В результате заключенного сегодня союза и совместных действий вскоре вся Верхняя Силезия будет покорена и будет принадлежать Табору, Сигизмунду Корыбутовичу и присутствующему здесь князю Болеславу. Я же буду иметь ранг и титул directora, главного предводителя подразделений Табора в Силезии.
Волошек, новоиспеченный адепт учения Гуса, внимательно посмотрел вокруг, проверяя, позволяет ли говорить свободно нетрезвость других пирующих.
– Мы уже поделили, как видите, – сказал он полякам, – Верхнюю Силезию между собой. Корыбуту достанется Гливице, таборитам Бедржиха – Немча и что там еще только вырвут у епископа. Княжество опольское, понятное дело, тоже должно что-то поиметь. Причем много. Я хочу намысловские земли, Ключборк, Рыбник и Пшчину. И половину Бытома, ту, которую сейчас держит тот гребаный крестоносец, Конрад Белый, самый младший братик епископа. Пограничные столбы, как мне обещали, будут передвинуты в пользу победителей. Ну, тогда давайте побеждать и передвигать!
– Может, завтра, – возразил Миколай Корнич Сестшенец. – Потому что я так объелся обпился, что не встать.
– А послезавтра нам в дорогу, – заявил Спитек из Мельштына. – Не так ли, пан Бедржих? Пан Рейневан? Нам ведь вместе путешествовать.
Рейневан посмотрел на Бедржиха, вопросительно поднял брови. Проповедник вздохнул.
– Мы поедем назад под Ратибор, – сказал он. – А оттуда на краковский тракт.
– Краковский тракт, говоришь. В Польшу, значит?
– Посмотрим.
– Ты, Рейневан, все время насупленный, – обратил внимание уже красный от вина Волошек. – Сейчас Пасха, День Воскресения Господнего. Весна, изменения в природе, изменения в политике, Новое приходит, Старое уходит, lux perpetua тьму разгоняет, Добро пробеждает, Зло бежит, сила боится. Ангелы радуются, поют под небеса, Gloria, Gloria in excelsis,[152] борзая ощенилась, а самая красивая из придворных супруги княжны дала наконец себя потрахать. Короче, радуется тело, радуется душа, радуйтесь tandem[153] все заодно, радуйся и ты, Рейневан. Радуйся, черт возьми. Пей, давай чекнемся. И говори, что тебя гложет, студент.
Рейневан рассказал, что его гложет.
– Инквизиция похитила у тебя девку? – нахмурил брови князь. – Гжегож Гейнче опустился до хищения? Не могу поверить. Если б епископ Конрад, тот ни перед чем не останавливается… Но Грегориус? Наш дружбан из Каролинума? Хм, времена меняются, люди тоже. Слушай, брат, ты же меня поддержал, помог принять решение. Вот и я тебе помогу. У меня есть источники информации, есть свои люди, удивился бы епископ, если бы знал, насколько близки ему, удивился бы и Гейнче. Ютта де Апольда, говоришь? Прикажу, чтобы навострили уши на это имя. В конце концов, кто-то на след выйдет, все-таки надолго ничего нельзя спрятать, правильно говорит пословица: quicquid nix celat, solit calor omne revelat.[154]
– Святая правда, – подтвердил, странно улыбаясь, Бедржих из Стражницы.
* * *
Выступать на заре стало уже традицией миссии, и этот раз тоже не стал исключением. Не успело солнце в полной мере подняться над туманом, они были уже далеко от Глогувека и быстро направлялись на восток. Вскоре добрались до распутья.
– Бедржих? Куда теперь? – спросил с невинной миной демерит.
– На Ратибор. А оттуда краковским трактом на Затор. Я ж говорил.
– Мы знаем то, что ты говорил вчера. Я спрашиваю, куда едем сегодня?
– Не перегибай палку, Шарлей.
Итак, они ехали на Ратибор, к краковскому тракту. Их отряд стал больше на двух польских рыцарей и их оруженосцев. А вокруг весна разошлась вовсю.
– Господин Рейневан?
– Слушаю вас, пан из Мельштына.
– Вы немец…
– Я не немец. Я силезец.
– Значит, вы не чех, – подвел итог Спитек. – Что же в таком случае вас привлекает в учении Гуса? Как получилось, что вы стали на их сторону?
– Шла борьба добра со злом. Когда пришлось выбирать, когда я был обязан выбирать, я выбрал добро.
– Обязан? Можно ведь было не становиться ни на одну из сторон.
– Быть нейтральным в борьбе добра со злом – это принять сторону зла.
– Слушай внимательно, Миколай, – обратился ко второму рыцарю Спитек из Мельштына. – Слушай, что он говорит.
– Да слушаю, – подтвердил Сестшенец. – Но также слушаю слухи. А о тебе слухи ходят, что ты магией занимаешься, господин из Белявы. Что ты чародей.
– Никто другой, – ответил спокойно Рейневан, – а трое волхвов первыми приветствовали Иисуса в Вифлиеме. Поднося ему миро, ладан и золото.
– Ты скажи это Инквизиции.
– Инквизиция это знает.
– Может, – вмешался Спитек из Мельштына, – сменим тему.
– Очень ловко вы поделили между собой Верхнюю Силезию, – иронично заметил Сестшенец. – Ловко, бойко и с размахом. Табор, Волошек, Корыбутович уже и шкуру медведя поделили. А где интерес Польской Короны?
– Так уж за этот интерес у вас душа болит? – с не меньшей иронией спросил Бедржих. – Так уж о нем заботитесь?
– Трудно будет реализовать ваши замыслы, если Польша их не поддержит. Будут ли польские интересы поддерживаться?
– Трудно определить, – согласился Бедржих. – Потому что с Польшей та же проблема, что и всегда: неизвестно, что это и кто это. Ягелло? Сыновья Ягеллы? Сонька Гольшанская? Витольд? Епископ Збышко Олесницкий? Шафранцы? В Польше каждый, кто у власти, имеет свои собственные, частные интересы и неизменно собственный интерес называет благом отчизны, так у вас извечно было, и так во веки веков будет. Вы спрашиваете, пан Корнич, где интерес Польской Короны. А я спрашиваю: чей именно интерес вы имеете ввиду?
Сестшенец фыркнул, натянул поводья своего коня.
– Пан Бедржих! Мы всего лишь посланцы на службе значительных персон, эскорт важных государственных деятелей. Наше дело эскортировать. А дела понастоящему важные государственные деятели едут обсуждать с государственными деятелями.
– О том, что произошло в Луцке, – ответил Бедржих, – известно не только деятелям. И не только они видят, что сейчас в Польше творится. Епископ Олесницкий преследует польских гуситов, толкает Ягеллу к походу на Чехию. Витольд скоро коронуется на короля Литвы…
– Коронации не будет, – вмешался Рейневан. – Можете мне верить.
– Естественно, что нет. – Сестшенец посмотрел на него пронзительно. – Папа не допустит. А может, вы что-то другое имели ввиду?
– Не имел, – заверил вместо Рейневана Бедржих. – А я, уважаемые господа, так до сих пор и не знаю, от чьего имени едут в Чехию те значительные персоны, на встречу с которыми мы направляемся в Затор. И которым мы должны будем служить эскортом.
– Едут от имени Польского Королевства, – нахмурил темные брови Спитек из Мельштына. – Это я вам заявляю. Думайте, что хотите, но Польша одна, а ее благо – превыше всего. Если с королями, князьями, епископами – хорошо. Но если надо, то и несмотря на королей и епископов.
– Несмотря? – Бедржих улыбнулся уголками губ. – Это вроде сигнала к бунту, пан Мельштынский. Бунт у вас в голове?
– Нет, не бунт. Конфедерация. Щит, приют, святыня золотой свободы нашей.[155] Привилегии нашего рыцарского сословия. Для того, чтобы положить конец ошибочному курсу общего дела или превышению власти, будь то королевской или церковной, чтобы удержать порядок в королевстве с плохим правлением, где тормозится прогресс либо просто толкают к погибели, необходимы срочные меры. Эффективные. Боевые. Потому что бывает зло, которое доходит до крайности, и тогда крайне требуется срочное лекарство, чтобы его, как бы то ни было, вылечить. Как бы то ни было. Даже мечом.
– Прозвучало серьезно.
– Знаю.
– Господа, – Шарлей привстал в стременах. – За рекою – пшчинская земля.
– Мы должны быть бдительными, – сказал Бедржих. – Тут рьяно охотятся на гуситов и их союзников. Вдова на Пшчине щедро за схваченных платит.
– Она всё еще вдова? – удивился Сестшенец. – Судачили, что вышла за Пшемка Опавского.
– Пшемко, – сказал проповедник, – размышлял над женитьбой. Вопервых, благодаря браку с вдовой он присоединил бы пшчинский надел к Опаве. Вовторых, вдовушка – великолепный экземпляр бабенки, не самой молодой, правда, но здоровой и сладострастной литвинки. Кто знает, может, именно старый Пшемко этого и испугался, что в постели не справится. Как бы там ни было, но в жены он взял себе какую-то боснийку, а вдова осталась на Пшчине вдовой. Но сплетни ходили так упорно, что многие ее уже просто видели женой Пшемка. А поскольку боснийку тоже случайно зовут Хеленой, то некоторые и путают.
