Попала собака в колесо, так беги и пищи. Намек на карающий меч он понял сразу – стоит ему сейчас заартачиться, и чекисты под трибунал моментально сунут, благо есть за что, имеются грехи. Да и, в конечном счете, кто ему «военспец» Николаев – не сват и не брат!
– Мы не доверяем бывшим царским офицерам, товарищ Ермолаев! А потому во благо Советской власти теперь имеем над ним пригляд и с вашей стороны. Так что хорошо выполняйте свои обязанности и держите нас в курсе всего происходящего!
– Так точно! – уже чуть громче произнес Ермолаев, демонстрируя рвение. А что ему еще оставалось делать?
– Вот и хорошо. Да, я совсем забыл сказать вам про новость. Губчека отправила и свое ходатайство, совместно с представлением комбрига Грязнова, о представлении вас ко второму ордену Боевого Красного Знамени. Вы и в сибирском походе отличились, и в Тунке из лап белогвардейцев вырвались, в бою как настоящий лев сражались!
Ермолаев промолчал на эти славословия – в душе было как никогда пакостно. Он словно собака на цепи, которой кость бросили…
Глава шестая. Александр Пасюк
– Надо же – первый раз в жизни царский империал в руке держу!
Пасюк хмыкнул, рассматривая бородатый профиль расстрелянного в Екатеринбурге императора Николая II. Золотой кругляшок был чуть меньше единственного серебряного полтинника, но уже с изображением отца последнего российского самодержца, который вошел в историю под именем Александра III «Миротворца».
– За такие деньжищи можно еще раз такое путешествие проделать, а лучше обратно…
Рядом каким-то странным, глухим голосом произнес Родион и сглотнул. Александр видел, что парня начала обуревать «золотая лихорадка» в ее чистейшем виде – в широко открытых глазах заплясали желтые огоньки.
– Вот что внезапно свалившееся на голову богатство с мозгами делает, – Пасюк предупредительно сжал кулак, вроде как ни к чему не обязывающим жестом, но тот понял его правильно и помотал головою, прогоняя наваждение и постепенно успокаиваясь.
И было отчего голове закружиться – многие монеты Александр видел раньше только на фотографиях, ибо в исторических музеях в основном демонстрировали серебро. Или совсем золотая мелочь лежала под стеклом, не рассмотреть толком.
Тут самыми большими, весом в унцию или 31 грамм, были французские в сотню франков или американские 20-долларовые монеты, побольше советских юбилейных рублей, тяжелые и массивные.
А вот знаменитые английские гинеи не впечатлили – меньше империала в 10 рублей, в четверть унции весом, но побольше золотого российского пятирублевика.
Были еще кругляшки с полтинник, щедрой рукой усыпанные плохо отчеканенными иероглифами. Как ни крути, но тут сразу и не скажешь, какую монету держишь в руках – китайскую или японскую.
– Сколько тут?!
– Если по весу судить, то чуть больше килограмма. – Пасюк осторожно ответил после короткой паузы. – Если принять полтора грамма за доллар, то на семь сотен «баксов» потянет… А в рублях будет без малого полторы тысячи золотом. Кругленькую сумму нам подарили, Родя!
– Однахо!
В очередной раз на чисто бурятский манер произнес Артемов приставучее слово и поскреб пальцами грязные волосы. Но тут его лицо прояснилось, а глаза радостно вспыхнули.
– Не, я больше о бурятах слово худого не скажу. Я Эрдени говорил, что денег нет на дорогу в Америку, а тут вона как – не было гроша, и сразу алтын, причем не три копейки, а именно золото. Молодец, Баян, расстарался. Недаром про золотишко дочка намекала.
– Святая наивность! – Александр звонко рассмеялся. – Баян к нам так отнесся, потому что лама настоял. Одежду бурят дал, это точно – вот только ее для нас спешно подобрали. А золото из дацана. Ты заметил, что они нас как липку обобрали, а потом отдарились более чем щедро?!
– И что?!
– А то, что Азия нас в рот взяла, на вкус попробовала да выплюнула непрошеных гостей из будущего!
– Да откуда они это знать могли?! Ты сбрендил, Сан Саныч!
– Знают, еще как ведают! Мне Галсан об этом так прямо и сказала! – теперь Пасюк нахмурился. – Потому они все наши вещи, что не из этого мира, забрали, даже крестики. И деньгами в ответ щедро отдарились, дабы убрать нас за границу подальше!
– Ты пургу замел! Такие деньжищи на ветер не выбрасывают. Нас было легче прирезать по-тихому и все! – категорическим тоном произнес Родион, и это взбесило Пасюка.
– Да они не от нас откупались, а от будущих несчастий! Чтобы неминучую беду в сторону отвести. Оттого и девок подложили, чтобы постарались от нас зачать. Тебе разве Эрдени не говорила?
– Сказала, – несколько растерянно произнес Родион, – даже радовалась, когда о будущем ребенке говорила…
– Вот-вот, и понесут от нас с первого же раза. Тут я на сто процентов уверен. Слишком много странностей…
Громкий паровозный гудок, раздавшийся где-то далеко за пологими холмами, подбросил друзей на месте. Они сразу опомнились и принялись лихорадочно ссыпать монеты в карманы, машинально поделив на две доли, ибо яйца никогда в одну корзину не складывают.
– Побежали, Родя! Там нас ждет цивилизация и, главное, есть вода. До ужаса пить хочется!
– Никак поляки это, Сан Саныч?!
Артемов с вожделением рассматривал вытянувшийся на пути длиннющий состав, где всего было понемногу – разноцветных зеленых, желтых и синих пассажирских вагонов, обшарпанных красных «кирпичей» теплушек, приземистых платформ со стоявшей на них техникой, укутанной в брезент, низкобортных грязных «углярок».
И чуть ли не на каждом третьем виднелись узкие бело-красные полоски, хорошо знакомые Родиону по прошлой жизни. Он сошелся как-то с гордой паненкой, красивой гордячкой, род которой в Сибири чуть ли не двести лет провел.
Но ссыльные уроженцы Царства Польского так сибиряками и не стали, и ляшское хамство с надменностью так из них и перли, подобно дерьму, ведро с которым на горячую печь поставили, и дрожжей щедрой рукою туда сыпанули.
Ишь гонору сколько – морозы так и не остудили им кровь, хоть штаны в заплатках, а все едино – кланяйтесь, москалики, пред вами пан стоит, кацапы сиволапые!
– Не поляки это, Родя, чехи, – задумчиво произнес ему в ответ Пасюк, с унылой гримасой рассматривая эшелон.
– Флаги польские почто тогда нарисовали? – Артемов улыбнулся, радуясь, что ловко отбрил своего старшего товарища.
– Поляков они под Красноярском большевикам сдали, всю дивизию. Я мемуаров много прочитал. Так что нет здесь ляхов – это чешский эшелон. И думаю из последних, они во всю прыть улепетывают, наше имущество прихватив. Вон как вагоны у них забиты!
– Хорошо, пусть чехи, но флаги-то у них на вагонах польские, красно-белые полоски! – не сдавался Родион, продолжая весело шагать по молодой зеленой траве.
Мемуаров он никогда не читал, как и других книг, впрочем, а потому не стал вступать в научную дискуссию, но уверенно вернулся к тому предмету, с которого сделал свое обоснованное заключение, стараясь ненавязчиво посадить в лужу чересчур начитанного, на его взгляд (аж мысли из ушей лезут), Сан Саныча.
– У них флаги схожи, это так, – усмехнулся Пасюк и пояснил: – Синий угольник чехи скоро введут, дабы отличие в символике от своих исторических недругов иметь.
– А они разве не друзья? – искренне удивился Родион – все же Евросоюз, не разлей вода.
– А ты сам припомни, был ли хоть раз среди соседей поляков хоть один друг? Они же всем пакостили, а потом искренне удивлялись, чего это их так не любят!
– Ага, понятно, – мотнул головой Артемов, но больше по привычке – аргументация Пасюка его не убедила. А тот, словно понял это, показал пальцем на какой-то рисунок, толково написанный на борту теплушки. Прищурив глаза, Родион его разглядел в подробностях.
– Вроде лев изображен! Или другая кошка на задние лапы встала? И что это такое?
– Герб Чехии. А у поляков что на гербе нарисовано?
– Белый орел, – грустно произнес Родион, с усмешкой вспомнив рекламу одной водки. Все как всегда – Пасюк прав и весь в белом, а он один в дерьме и обтекает.
– Обидно, однахо!
– Родя, ты прям бурятом стал, все их словечками сыпешь!
Артемов закрутил головою – что-то с ним не так происходит в последнее время, все чаще и чаще начинает озвучивать свои мысли вслух. Как бы не огрестись! Не к добру, однако!
Друзья подходили все ближе и ближе к застывшему посреди степи чехословацкому эшелону. Вот только чехи не проявляли к ним никакого любопытства, и оно было понятно. Ну, идут два туземца в своих малахаях, ну так и пусть идут куда хотят – вон простора сколько кругом.
А то, что не на конях, так то не причина – может, в балке где-то поблизости стойбище свое поставили, да решили пешочком прогуляться – людей посмотреть, себя показать. Да мало ли что может прийти в головы азиатам, люди они темные, совсем не чета просвещенным европейцам, особенно потомкам гуситов.
