— Проба-то что, почему бы и не попробовать, — по-своему перевел Иван слово «проба», — только дорогим это оборотень окажется, коли на него столько денег уйдет.
— Ничего, — успокоил я рачительного хозяина, — мы потом с Трегубова деньги стребуем.
— Ну, только если так!
За разговорами мы вошли в село. Жили трегубовские крепостные в скудости. По пути нам не встретилось ни одной новой избы. Видимо, Вошин, при попустительстве помещика, был экономным человеком — обдирал крестьян как липку. Пора была страдная, и народа не было.
Только около церкви нам встретился крестьянин на чем-то, отдаленно напоминавшем телегу, и показал, где найти кузнецу. Мы прошли в конец села к изрядному глинобитному зданию с прокопченными стенами.
— Есть кто живой? — крикнул я в «мрачные недра» кузницы.
Оттуда, не спеша, вышел крупный мужик в кожаном фартуке.
— Чего нужно? — спросил он без обычной крестьянской робости, исподлобья рассматривая нас с Иваном.
— Кузнец нужен.
— Я кузнец, — вежливо ответил он.
— Можно войти? — спросил я, приятно удивляясь такому непривычному независимому поведению.
— Входите, коли не шутите, — разрешил мастеровой, сторонясь от входа.
Мы вошли внутрь. Посередине помещения располагался большая печь с горном. Рядом с ней стояли верстак и невообразимой величины колода с наковальней. По стенам висело множество непонятного на первый взгляд инструмента. Из-за меха высунул чумазый любопытный нос подросток лет тринадцати. Кузнец прошел следом за нами и наблюдал, какое впечатление производит его мастерская.
— На охоту собрались или пришли ружья чинить? — спросил он, встретившись со мной взглядом.
— Кое-что сделать нужно, — ответил я. — Горн долго раздувать?
— Ты, прохожий человек, сперва скажи, что тебе надобно.
— Пули отлить.
— У меня для пуль припаса нет, вот если лошадь подковать, то это можно.
— У меня свой припас. Серебро сможешь расплавить?
— Никак на охоту за нечистым собрались? — безо всякого удивления спросил кузнец.
— Именно.
— Дело хорошее, пособлю. Много пуль нужно?
— Две, мне и товарищу. Для этих ружей.
— Оставляй припас, сделаю в лучшем виде.
— А как ты догадался, что мы на нечисть собрались охотиться? — спросил кузнеца Иван.
— Чай не на краю света живем. Про господские дела вся округа знает. К тому же на селе бобылка пропала, тоже-то, видно, оборотня дело. Народ в страхе обретается. Меня с собой возьмете? — неожиданно спросил он. — У меня с извергом Иваном Ивановичем давняя дружба, не плохо было бы посчитаться.
— Не получится, — ответил я. — На него можно только по одиночке охотиться. Иначе ничего не выйдет.
— Ну, коли так — ладно. А то было бы у меня ружье…
— Если хочешь поохотиться, я добуду тебе оружие, — пообещал я.
— И барин разрешит?
— Куда он денется.
— Раз так, то пули я вам сработаю самые наилучшие, с крестом. Как раз на нечисть.
— Вот и хорошо, наша помощь тебе не нужна?
— А ты, что, барин, в кузнечном деле понимаешь? Как помогать собрался?
— Как, как — руками.
— За руки благодарствуйте, у нас и свои имеются, — насмешливо сказал кузнец. — Нам лучше, ежели головой.
— Чем богаты, тем и рады, — отшутился я. — Вот тебе серебряные монеты. Хватит на три пули: две нам и одну тебе?
Кузнец взвесил на руке горстку серебряных рублей. Одобрительно качнул головой:
— Хватит, с излишеством. Ружья оставьте для подгонки пуль. За моим ружьем, коли ты не шутил, сынишка сходит. К вечеру, ежели Бог позволит, будут готовы.
Мы оставили оружие и в сопровождении «чернокожего» подмастерья вернулись назад в усадьбу. Кузьма Платонович, когда я попросил его дать мальчику ружье для отца, в ужасе замахал руками.
— Это Тимофею-то кузнецу ружье! Окстись, батюшка, да креста на тебе нет! Это ж у нас первый бунтарь! Сколько его учили, правили! Покойник Иван Иванович на кнутовой правеж его ставил. Думали, помрет, ан выжил и полютовел пуще прежнего! Да знаешь ли ты, что он чуть к Емельке Пугачеву не убег! Да если б он не таким мастером был, его бы давно в острог посадили! Ишь, чего удумал — Тимофею ружье! Да он похуже оборотня будет!
Старик так разволновался, как будто кузнец уже стоял у него за спиной с оружием.
— Как же он мог попасть к Пугачеву, он во время бунта был еще ребенком! — попытался я урезонить нервного управляющего.
— Тимофей — он все может! Хотя и ребенком был, люди зря не скажут!
— Ну, коли так, тогда конечно, — пошел я на попятный. — Тогда делать нечего!
— Именно, батюшка! — обрадовался приживал.
— Тогда в помощь нужно брать человека благонравного, надежного!
— Истину, истину, голубь ты наш, вещаешь! Только благонравного и надежного!
— Пойду, попрошу Василия Ивановича, чтобы отправил его со мной на охоту на зверя, — совершенно серьезно сказал я. — И как это мне сразу в голову не пришло!
— Иди, батюшка, иди! А про Тимофея-кузнеца и думать забудь! Отпроси, кого выбрал, Василий Иванович тебе не откажет! Ты кого с собой взять-то хочешь?
— Как это кого? Вас, конечно, Кузьма Платонович, кто же здесь еще благонравнее и надежнее.
— Шутишь, голубь? Над стариком смеешься?
— Какой же вы старик! Вы мужчина в самом соку! Да и кто, кроме вас, жизнь за Василия Ивановича не пожалеет?
— Я и стрелять-то не умею! — внезапно сник управляющий.
— Это ничего, главное, что вы человек надежный!
— Выходит, больше некого? Вон сколько кругом молодых, да здоровых!
— А вдруг они тоже бунтовщики? Спасибо, что про кузнеца предупредили!
— А что кузнец? Тимофей — он с виду только такой страшный. А если приглядеться, то мужик как мужик, не хуже некоторых.
— Так думаете, лучше его вместо вас взять? Не опасно ли?
— Господь с тобой, батюшка! Что же в нем опасного-то? Тихий, смирный, одним словом, голубь, а не мужик. Мухи не обидит! — взволнованно зачастил управляющий.
Мне было смешно видеть, с какой скоростью у Кузьмы Платоновича меняются взгляды на противоположные, и я не удержался еще от одной мелкой пакости:
— Ну, если он такой тихий да смирный, как же его на оборотня-то брать? Ведь оробеет!
Загнанный в угол ловчила затравленно посмотрел на меня, но и тут не сдался:
— Это он с господами тихий, ласковый, а так, если повоевать или что, то чисто орел!
Глядя на умильно-заискивающее лицо старого лиса, я испытал легкое отвращение и шутить над ним мне расхотелось.
— Хорошо, отправьте с мальчиком ружье кузнецу, мой денщик укажет, какое.
— Но, ежели в разумении, — опять завел волынку Кузьма Платонович, — посмотреть по-другому…
