– Кончак заключил союз с Игорем Святославичем, – повторил Святослав. – И я уже не могу доверять не только Новгороду-Северскому, но и Чернигову! Ярослав Черниговский отсиделся за стенами детинца, когда надо было идти в поход на половцев. Долгая жизнь научила меня, что воин сначала находит предлог уклониться от битвы, а затем – знаешь что, боярин?..
Боярин отрицательно покачал головой.
– Затем следует предательство! – продолжил князь киевский. – И я не боюсь обидеть своего брата, князя Ярослава, таким словом, он сам оскорбил себя подобным поведением.
– И все-таки я готов защищать своего господина! – ответил Ольстин Олексич. – Готов потому, что знаю точно, что сближение половцев с северцами не устраивает Чернигов не меньше, чем Киев.
– Ой ли? – недоверчиво спросил Рюрик Ростиславич.
– Да, и я готов доказать это! – упрямо повторил черниговец.
Давыд Ростиславич с некоторым неудовольствием рассматривал свои ладони, пытаясь подушечками пальцев разгладить появившиеся на них морщинки. Мелодичным голосом, вызывавшим томление не у одной молодицы Смоленска, он сказал:
– Попытайся. В конце концов, это все, что тебе остается.
Ольстин Олексич постарался собраться с мыслями, отгоняя растерянность, возникшую как от неожиданной реплики, так и от достаточно явной угрозы, высказанной князем.
– Со мной приехал человек, – сказал он. – Он знает больше, чем известно в Киеве, и весть эта может показаться вам еще опаснее. Но кистень, бьющий по щиту, способен проломить его, а может, отлетев, тюкнуть хозяина в висок. Угрозу можно обернуть на своих врагов, и чем они сильнее, тем хуже им будет.
– Человек? – спросил Святослав. – Ну что ж, зови этого человека!
Ольстин Олексич попятился к дверям, словно опасаясь удара ножом в спину. В низкий дверной проем вошел, пригнувшись при входе, завернувшийся в плащ мужчина. Рюрик Ростиславич сразу заметил, что сзади плащ приподнимают ножны меча, и насторожился, отчего охрана при входе не забрала оружие.
Человек откинул плащ от лица, и недоумение разрешилось.
– Здрав будь, брат, – не скрывая удивления, сказал Рюрик. В то время на Руси не было принято среди князей называть друг друга по титулу – только условное признание родства.
Рюрик назвал пришедшего по имени, но мне не хотелось бы повторять его вслед. Человек пришел предавать, и пусть имя предателя как можно дольше останется неназванным.
Древние египтяне считали, что без имени человек лишен загробного существования, и я верю им.
– Привет вам, братья! – ответил безымянный гость.
– Говори, – сказал Святослав, вглядываясь в лицо этого человека.
– Игорь Святославич и Кончак стали союзниками…
– Мы знаем это, – вмешался Рюрик.
– И этот союз будет скреплен вскоре браком их детей.
Предатель с удовлетворением разглядел, как изменились лица князей при этом известии. Во многом ради этого мига он и решился переступить через доверие, которым его облек князь Игорь.
– Где доказательства? – Голос Святослава сел еще больше, и князь хрипел, словно задыхаясь.
– Тайно готовится свадебное посольство, – сообщил предатель. – И я приглашен войти в его состав.
– Игорь Святославич в любви к половцам превзошел самого Олега Гориславича, – заметил Рюрик и осекся, поймав гневный взгляд Святослава Киевского.
– Не забывай, я тоже Ольгович, – сказал тот.
– Свадьба – это мило, – промурлыкал князь Давыд, продолжая разминать ладони. – Но какой нам прок от этого известия?.. Кстати, кого решил женить Игорь? Первенца, Владимира? Помнится, очаровательный был малыш.
– Владимиру пятнадцать лет, – напомнил Ольстин Олексич. – И он князь путивльский.
– Я понимаю, – сказал Святослав Киевский, – что мы из первых рук получим сведения о пути свадебного поезда. Но я присоединюсь к Давыду – зачем нам эти знания, ковуй?
– Жениться не едут с сильным войском, – вкрадчиво ответил Ольстин Олексич. – Соответственно, и жениха не встречают с большой дружиной. Кончак будет в это время беззащитней, чем когда бы то ни было. Вот тут и наступит время нанести карающий удар…
– Только кто нанесет его? – поинтересовался князь Рюрик. – Передвижение наших дружин легко отследить.
– Есть человек, способный сделать это за нас, – сказал черниговец и назвал короткое, как собачий лай, имя.
– Да, этот сможет, – признал Рюрик.
– Но как быть с Игорем Святославичем и его сыном? – слабым голосом спросил Святослав Киевский.
На это вместо Ольстина Олексича ответил князь Давыд:
– Все в руках Божьих!
Хорошая фраза для тех, кто планирует подлость и не хочет ни за что отвечать!
Мир – яйцо.
Это давно знали наши предки, рассказывая о Священном Гоголе с белым оперением и черной головой. От его союза с Белой Уткой возникло Яйцо, оно и есть наш мир.
Скорлупа яйца – поднебесье, где живут боги и души праведников, тот самый ирий, в котором каждый год ждал весны безумный Ярило. Белок – явь, место нашего проживания. Еще ниже, в центре, где у яйца желток, расположилась навь, царство мертвых, мрачное место, где правил проклятый Перуном змеебог Велес.
Целую вечность мировое яйцо было в равновесии, и спокойствию, казалось, не будет конца. Но внутри яйца возникла пустота, грозившая разрушить привычный миропорядок.
В этом месте миры переплелись.
И звалось это место Тмутаракань.
Немногие там замечали необычное или недоброе. И один из тех, кого беспокоило происходившее, был дьякон Михайловской церкви Кирилл, которого местные жители по-простому звали Чурилой.
Кирилл уже свыкся с тем, что уменьшается число прихожан. Паломники, возвращавшиеся из Константинополя, утверждали, что так происходит везде, от Палестины до далекого Лондинума. Но дьякон не мог понять, отчего жители Тмутаракани вдруг стали восстанавливать древнее языческое святилище.
С раннего утра сотни людей тянулись туда и работали весь день, не ропща и не требуя себе платы. Вернулись кровавые жертвы, ежедневно приносимые на вершине священного холма. Тихонько поговаривали, что этим и объясняются участившиеся случаи исчезновений людей на улицах города.
И чем сильнее пустели христианские храмы, синагоги и мечети Тмутаракани, тем больше народа собиралось на таинственные ночные бдения, устраиваемые странными жрецами за высокой стеной из песчаника, которой недавно обнесли древнее святилище.
Однажды Кирилл попытался пойти внутрь, за стену, и посмотреть, что там происходит. Его едва не побили при входе камнями, и среди особо усердствовавших Кирилл с горечью заметил своих бывших прихожан.
Бог, дремавший в дальнем углу святилища, любил жертвы и покорных рабов. А вот прислужников иных религий он не терпел и приказывал гнать прочь.
