В очередь становятся в библиотеках за журналом, в газеты пачками письма идут — издайте миллионным тиражом! И, верх всего, пацаны во дворах играют «в Брежнева», такое не променяешь на торжественный и величавый слог правдиста, слог, который японцы обозначают иероглифом «мухидохнут»!
Хотя правдист вёл себя со мной незаносчиво, и даже пообещал «Поиску» рассказ о случае, свидетелем которого он был в августе сорок пятого, во время битвы с Квантунской армией. А потом спросил, платит ли «Поиск» надбавку лауреатам государственных премий. Я ответил, что насчет лауреатов не знаю, на это у нас есть исполнительный директор, но на гонорары пока никто не жаловался.
Мдя… Правдист норовит у девочек отнять работу, и тут же, не моргнув глазом, хочет публиковаться у девочек же в журнале. Москва!
Портянка Ромуальдыча же… Нет, утром я получил выстиранную и отглаженную рубаху, бельё тож, сейчас я в сером английском костюме, но чувствую себя несвежим. Чемодан не нашёлся, да и как он мог найтись, если его никто не искал?
Неужели Автандил Вахтангович надеется, что я это оставлю без внимания?
Правдист прошёл ближе к голове самолета, приветливо мне кивнув.
На меня посматривают кто сочувственно, а кто и не без злорадства — не лезь в любимчики.
Вчерашняя рана слегка саднит, и только. Утром наши доктора, Гостелов и Жучарский, сделали перевязку. Воспаления нет — воздух в пустыне сухой, стерилизованный солнцем. Побрызгали патентованным аэрозолем, антибиотик, антисептик и ранозаживитель в одном баллончике, сверху прокладка телесного цвета, затем бинтик, опять же телесного цвета, и зафиксировали лейкопластырем, опять же телесного цвета. Франция! Из запасов Четвёртого управления. До вечера продержится, а вечером мы уже будем в Москве.
Решено о нападении фидаинов умолчать. Никому ни слова. Официально вообще ничего не происходило, неофициально — кто-то не справился с управлением, и автомобиль съехал в кювет. Этот «кто-то» не обозначен. Хотели даже меня назначить на должность водителя-лихача, но я отказался: мол, никто из тех, кто меня знает, не поверит, что я неосторожный ездок. Да и куда Медведев смотрел, как можно пускать за руль непроверенного водителя? Потому оставили без подробностей. Без деталей. Догадайся, мол, сама.
Я сижу, читаю «Советскую Культуру», из тех газет, что мы привезли позавчера. Откуда ж другие-то взять? Ничего, глядишь, будут печатать наши газеты прямо здесь. По фототелеграфу получат макет, и — извольте, «Медицинская газета», только из печки.
Гвоздь номера — большая статья «Фальшивые мотивы», открывающая советскому человеку гнилую суть корыстной, мерзкой и вконец разложившейся зарубежной эстрады. Сопровождалась статья фотографиями «звезд» — исходящих потом, растрепанных, лица искажены от напряжения. В общем — неприглядные эти звезды. Как солдаты в бою. Правда, качество этих фотографий таково, что и не разглядеть, Хосе Хосе это, или Мик Джаггер. Но из текста понятно: хорошей эстрады на Западе ничтожно мало, и всё хорошее, весь изюм из плесневых булок тщательно отбирает, выковыривает и издаёт фирма «Мелодия».
И всё бы это ничего, кроме пары абзацев:
«Некоторые советские исполнители в погоне за популярностью проявляют неразборчивость в выборе как репертуара, так и партнеров, вступая в альянсы с певцами и вокально-инструментальными ансамблями сомнительного толка.
Это в корне неверно. Они должны брать пример с тех, кто хранит и развивает наши замечательные традиции, с тех, кто высоко несёт прославленное знамя всемирно известной советской эстрады!»
Ещё раз мдя…
Никак в мой огород камешек? Больше ведь никто в альянсы не вступает. Ни с цеппелинами, ни с юраяхипами, ни с остальными ролингстоунами. Сведений о зарубежной эстраде в нашей прессе кот накакал, и потому даже эту статью будут читать, перечитывать и гадать — о ком это? И те, кто слушает радио на коротких волнах, станут разъяснять, что пишут о Чижике, композицию которого, «Гамбит», крутят всякие радиостанции. А разве «Гамбит» — это не «АББА»? Она, да. Но и Чижик там поет, с ними, заливается. Говорят, скоро выйдет супер-альбом, «Пустыня», по Би-Би-Си передавали. Да ну! Ну, да. Только где его купишь, у барыг, поди, две сотни стоить будет. Может, кто даст переписать. Если прямо с пласта — то красненькая, не меньше. Или даже сиреневая.
«Мелодия», думаю, будет подкатывать, но «АББА» запросит столько, сколько «Мелодия» не даст. Пожадничает. Так что вряд ли.
Прошёл и Гостелов. Остался Автандил Вахтангович, его ждём.
Играя «вслепую», не глядя на доску, вообще без доски, когда ходы передаёт судья-медиатор, в памяти держишь тридцать две фигуры и шестьдесят четыре клетки. Это если одну партию играешь. А в сеансе играют и десять партий, и двадцать. Великий Алехин играл вслепую тридцать две партии одновременно. Как? Эффективное мышление! Я? Нет, я сеансов вслепую не даю. Хотя мог бы, да. Это я к чему? Это я к тому, что запомнить четырнадцать участников делегаций для меня нетрудно. Держать их в памяти. Кто где, когда и с кем.
Так вот. Все на месте, кроме Автандила Вахтанговича. Может, там какие-то протокольные тонкости улаживает в последний момент? Закрывает поездку?
Но трап, вижу, откатился.
Однако!
Я поднялся.
— Самолет готовится к взлету, вернитесь, пожалуйста, в кресло, — сказала стюардесса. Да, та самая.
— Государственная необходимость, — говорю я, легко обхожу её (проходы здесь широкие) и сажусь рядом с доктором Гостеловым. Он зашел в самолет последним, может, знает, что с Автандилом Вахтанговичем.
— Знаю, — подтвердил он. Заработали моторы, пока на прогрев, но разговор маскируют. — Остался Автандил Вахтангович. Заболел.
— Чем?
Доктор заколебался, говорить, нет, потом подумал, что среди медиков таиться не стоит, и ответил:
— Рвёт и мечет. Пищевая токсикоинфекция. Возможно, сальмонеллез. Возможно, что-то иное. Даже, — он понизил голос — дизентерия. Заболел остро, под утро. Пришлось госпитализировать. Получат результаты анализов, там будет видно. А пока — по общим правилам.
— А в самолет — и домой?
— Инфекционного больного? Не положено. Тем более, в правительственном самолете.
— Ну да, ну да. Инфекционный. Значит, он сейчас в госпитале?
— Да вы не переживайте, Михаил. Прогноз благоприятный. Мы же все вместе питались, так? Никто не заболел. Видно, простое расстройство, от волнения. Это бывает. Но, сами понимаете, лучше перебдеть, чем недобдеть.
— Понимаю.
Двигатели прибавили, шум стал громче.
Я поспешил вперед, не обращая внимание на стюардесс. Стюардов нужно держать, стюардов, мощных, борцов или боксеров. Может, и держат? Но не в этом рейсе.
До Брежнева я, конечно, не дошёл. Он был в закрытой части, туда не пускают. Но Медведев был здесь, он меня и перехватил.
— Садись, сейчас выруливать будем, — сказал он мне. — Что ты вдруг возбудился-то?
— Тут такое дело… — я сел. — Неотложное дело.
— Какое же? —
