развелись, а на него самого хулиганы напали. Но он вышел победителем из схватки и теперь чувствует себя кумом королю, и ему кажется, что он очень взрослый и деловой, и весь мир крутится вокруг него, а девки должны штабелями падать к его ногам. Такой у него юношеский оптимизм. И тут кто-то из знакомых, ты поправляй, если я неправа, договаривается в одном продовольственном магазине, чтобы его взяли выполнять мелкие поручения. Ну там, кому подарочек отвезти, на почту сбегать, по складу помочь. Правильно я говорю?
Она вопросительно смотрит на меня.
— Ты продолжай-продолжай, ты же рассказываешь, не я.
Она кивает.
— Ладно. И тут он замечает, что в этом магазине происходят довольно странные дела. Ему весело и смешно, ведь это очень забавно. А, с другой стороны, он чувствует себя причастным к важным и чрезвычайно серьёзным событиям. Да? Но потом, немного подумав, о том что он видит, ему становится неприятно и даже тяжело на душе. Ему ведь всю жизнь говорили, что надо жить по совести, а тут такое. Похоже на правду, Егор?
Я не отвечаю, просто внимательно смотрю на неё.
— А потом в магазине девушка появляется. Красивая. Она старше мальчика, но ему она нравится, и его тянет к ней. И девушка эта непростая. Она борется с несправедливостью и неправдой. И даже собой готова пожертвовать ради этой борьбы, потому что она знает как трудно смыть с себя позор, она знает, как тяжело смотреть в глаза честным людям, когда твои близкие многие годы творили мерзкие преступления, обкрадывая простых людей.
Лида наливает ещё стопочку, но не пьёт. Она поднимает глаза и внимательно смотрит на меня.
— И вот, мальчик видит эту девушку и не может решить, как же ему поступить, предать ли ему своих мнимых друзей, которые ласковы с ним и ничего плохого ему пока не сделали или предать эту девушку, которая ему открылась и доверила свою тайну. И как ему жить потом? Выбрать сторону всё равно придётся. Придётся решить на стороне ли он света или тьмы. Выбрать и жить дальше. Только ради чего жить, ради правды или ради наживы? Ради справедливости или ради лжи и вечного позора, когда стыдно смотреть на себя в зеркало?
Она замолкает и отворачивается. Мы долго сидим молча, потом Лида быстрым движением берёт стопку и опрокидывает в себя. Она ставит её на стол и, не закусив поднимается с табуретки. Делает шаг и, сев мне на колени, наклоняется и целует.
Я чувствую вкус водки и её трепет. Голова идёт кругом. Ай да Лида, ай да огонь. Оторвавшись от меня, она поднимается и, взяв за руку, ведёт в тёмную комнату. Она подводит меня к кровати и толкает. Я падаю на спину и затаив дыхание смотрю, как она расстёгивает пуговицы на блузке стоя в косых розовых лучах, падающих с кухни.
— Я уже звонить хотела, — сердится мама. — Чего так долго?
— Музыка, мам, не отпускала, — улыбаюсь я.
— Музыка, ага. Сам-то ты, я смотрю, не особенно музыкой занимаешься в последнее время. Гитару из кладовки за месяц не доставал ни разу.
Гитару? Я её, разумеется видел в кладовке, но отогнал мысль о том, что она может быть моей. У кого нет гитары дома, в конце концов?
— Хоть бы сыграл чего, — говорит мама.
— Так поздно, соседи милицию вызовут, — отбрыкиваюсь я. — К тому же после травмы у меня, всю музыкальность отшибло. Одно дело фирменные пластинки слушать, а другое — пальцы в кровь стирать.
— Ой, болтун ты, Егорка. Что-то я не припомню, чтобы ты в кровь их стирал. Вечно выдумаешь что-нибудь. Иди чай попей.
Я ложусь спать. Умиротворённый Радж сопит рядом, а вот мне как-то не спится. Думаю я о Лиде. Я посылаю ей благодарности за горячие ласки, но размышляю о том, что у неё на уме. Странная девушка. Непростая. Есть в ней что-то безбашенное, роковое, неподвластное рациональному уму.
Чего она хочет? Получила моральную травму, когда тётку посадили и теперь пытается типа очиститься? Бред. Фигня полная. То, что сегодня произошло, естественно, самодеятельность и никто ей санкции на такое не давал и не мог дать. Обычные махинации и шышли-мышли в магазине, не ахти, какое дело, чтоб так рвать одно место. Это, как баллистической ракетой по стае ворон стрелять. Мда…
Что тогда? Хочет во что бы то ни стало построить карьеру и готова идти по головам, трупам и постелям? Или у неё кукушечка поехала? Или она меня полюбила с первого взгляда? Или нацелена на что-то большее, что сейчас незаметно? На что можно выйти через меня? На Каху? Да ладно, чего смеяться-то. Простите, люди добрые, возникнут же мысли на ночь глядя. Ладно, понаблюдаю за ней, попытаюсь понять, чего ей надо от меня.
Но вот слова её, высокопарные и банальные про добро и зло, про сторону и всю эту прочую чухню и хню, так вот, слова её кое-какой след в душе моей оставили-таки. Я мент или жучила? Да, школьник, да пацан, ну и что, буду колбасу левую по коробкам раскладывать и сметану бодяжить? Там, у себя, будучи Добровым, я бы за такие слова…
Я встаю и иду на кухню. Радж поднимает голову и внимательно следит за мной, но остаётся лежать, ленится, бульдожья морда. Наливаю стакан воды из-под крана и жадно выпиваю. Вкусная, холодная… Ладно, спать надо… Спать.
Утром Рыбкина преданно ждёт у подъезда. Про вчерашнее не говорит, но выглядит как бы недовольной. Видать неполностью удовлетворил я её своими объяснениями. Блин, как бы мне её страсть на тормозах спустить… Что бы с ней стало, если бы она про Лидку узнала, представить даже не могу. Кондратий бы хватил, наверное.
Уроки проходят спокойно и после четвёртого я свинчиваю. Бегу в больницу. Хочу прийти чуть пораньше, чтобы навестить Татьяну, если она сегодня дежурит. Пробиваюсь в отделение и узнаю, что сегодня она выходная. Не судьба значит, Таня. Потом когда-нибудь.
Выхожу на улицу, встречаюсь в условленном месте с мамой и иду вместе с ней за отцом. Он уже готов. Бледный, но решительный. Встреча проходит скомкано, все смущаются, обниматься никто не решается. В общем все, как будто по колу проглотили.
В машине всё тот же водитель, Амир. Он, к счастью весьма, словоохотливый и всю дорогу, все десять минут, что мы едем, ни на секунду не смолкает, донимая отца вопросами об армии.
Дома атмосферу разрежает Раджа, радостно встречающий нас с мамой и немного настороженно относящийся
