class="p1">Закончив, Душин откланялся, и на сцену вышел Димидко, чтобы рассказать, как мы не посрамим честь Советского Союза.
Потом Димидко с микрофоном спустился в зал, в первый ряд, и ему на помощь пришли две девушки-помощницы, которые ходили между зрителей и выбирали желающих задать вопросы. И опять оборону пришлось держать мне, я вылез на сцену и отвечал про Уругвай, про Англию, опять про Уругвай. Говорил, что скучал по дому, потому что у нас, в Советском Союзе, лучше.
Правда ли, что латиноамериканки горячие? Не знаю, не проверял, не до того было. Наши девушки красивее, это точно.
Есть ли в Монтевидео наркоманы? Не попадались. Бездомные точно есть.
Стреляют ли на улицах? Не видел.
И так целый час. Когда вопросы начали повторяться, я уж предположил, что отстрелялся, собрался вернуться на свое место в середине первого ряда, и тут заметил в середине зала женщину, прорывающуюся к выходу между рядов. Присмотрелся к ней и узнал Жабу Васильеву. Неужели она настолько без крыши, что устроит скандал прямо здесь? Или извиняться пришла?
Жаба тянула руку и орала:
— У меня вопрос Александру.
Помощница протянула ей микрофон, не подозревая подвоха. Васильева остановилась посреди ряда, упираясь плоским задом в лицо сидящего старика, он проворчал что-то, и она двинулась к выходу..
— Александр, — продребезжала она. — Вы избили моего сына просто так, затем устроили нам травлю. Мы теперь из дома выйти не можем! И это вместо того, чтобы…
— Зачем? — повысив голос спросил я.
Вот же дура-баба! Припереться на мой по сути праздник и качать права. На что она рассчитывает?
— Что — зачем? — не поняла она.
— Зачем я избил вашего сына? — я встретился взглядом с Тирликасом, он кивнул. — Ваша версия.
Она не нашлась что ответить, и я продолжил:
— По-вашему, мне больше заняться нечем, кроме как потешаться над инвалидом? Вы пришли сюда, чтобы вымогать у меня деньги публично?
— Ты думаешь, что если публичная персона, то можешь творить, что вздумается? Что за меня вступиться некому? Государство — вот мой защитник! — Она потрясла кулаком и сорвалась на визг: — Думаешь, если есть деньги, то можно всех купить? Я тебя посажу! Не будет тебе ни поездок, ни денег! Потому что правда на моей стороне!
Боковым зрением я наблюдал, как Тирликас подошел к, видимо, директору культурного центра, маленькому верткому мужичку, тот выслушал его, куда-то выбежал, а вернулся уже с двумя охранниками, которые подошли к Жабе Васильевой. Один потянулся к микрофону в ее руке, второй указал на выход. Васильева прижала микрофон к груди и заверещала:
— Люди, вы посмотрите, что делается! Это беспредел полный! Прекратите меня хватать!
Охранник развернул руки ладонями вперед и прогудел:
— Женщина, ведите, пожалуйста, себя прилично. Никто вас не трогает.
У жабы была своя реальность, и она продолжала голосить:
— Не надо мне рот затыкать! Уберите руки! У меня ребенок инвалид, что с ним будет, если со мной…
Второй охранник все-таки забрал у нее микрофон, жаба принялась на него кидаться.
Директор культурного центра качал головой, закрыв лицо рукой. Тирликас скрестил руки на груди, по нему было видно, что он готов сам вытолкать жабу взашей.
— Пошла вон отсюда, истеричка! — крикнул кто-то среди болел.
Тонкий женский голос начал скандировать:
— У-би-рай-ся, ис-те-рич-ка!
Минута, и вот уже весь зал повторяет за девушкой с галерки, грохочет многоголосо, а жаба что-то орет, колотит себя кулаком в грудь. У нее собственное восприятие реальности, и вряд ли она вдруг поймет, что мир вращается не вокруг ее проблемы. Даже сейчас она не понимает, что тысячи собравшихся людей пытаются ее изгнать, старается что-то им объяснить.
Журналисты направили на нее камеры, снимают.
Ситуацию разрешили два милиционера, которые повели Васильеву на выход. Кагановский, помнится, говорил, что она хочет встретиться и настроена мирно — ага! Наверное, рассчитывает запросить больше денег. Видимо, суда мне не избежать и ей тоже. Но она как опекун инвалида уверена, что никто ей ничего не сделает. Угораздило же меня вляпаться в такую вонючую субстанцию!
После того, как закончилось шоу, журналисты, которые уже спросили у меня все интересное, нащупали еще одну тему, и пришлось рассказывать, как все было на самом деле с Алешей. Теперь моя известная уже история заиграла новыми красками, и все увидели Васильеву в сиянии ее неадекватности.
Из-за нее заседание в культурном центре затянулось. Мы больше часа раздавали автографы и когда прибыли в «Че», еда, заказанная из ресторана и расставленная по столам, остыла, а заждавшиеся Дарина и Древний и Маша, девушка Клыка, уже поужинали без нас. Бармен Кирилл держался.
Мы расселись по столам и сперва налегли на еду — все здорово проголодались — и лишь потом прозвучали первые тосты. Когда немного расслабились, я встретился взглядом с Тирликасом, и мы друг за другом направились на улицу через черный ход, но увидели болел и не стали выходить.
— Каретников, — шепнул я. — Кто убийцы?
— Военные, — ответил Тирликас одними губами. — Были под внушением. То есть с ними поработал суггестор.
— Сколько суггесторов среди одаренных? — спросил я.
— Больше сотни, — пожал плечами Тирликас. — Контакты с суггесторами у самоубийц не прослеживаются. Но внушение может быть отсроченным и храниться в сознании несколько месяцев или даже лет.
— Хреново, — вздохнул я. — Значит, преступник спланировал это наперед или действовал через посредников.
— О тебе с большой вероятностью не знают. Да и вообще сенсориками мало интересуются. Кардинал, с которым ты разговаривал, до сих жив. Понимаешь, о чем я?
Я кивнул и замолчал, потому что пришел Погосян:
— Саня! Вот ты где! А мы там за тебя тост толкаем. Идем к нам!
Мы со Львом Витаутовичем переглянулись, он едва заметно кивнул, и больше мы этим вечером не разговаривали. Я вернулся к парням, мы выпили безалкоголки, посмеялись. Потом в «Че» начали ломиться болелы, и мы по очереди стали выходить к ним и раздавать автографы, иначе они бы подкараулили нас у черного входа, взяли в кольцо и не дали нам разойтись.
Ну и пока кто-то вызывал огонь на себя, мы по одному, по двое расходились. Я отправился провожать Дарину, мы выскользнули в ночь, отбежали от «Чемпиона». Убедившись, что за нами нет хвоста, мы немного прошли, положили мобилки в сумку, убрали ее подальше, и я долго рассказывал про сборную и Уругвай, затем — Рина про то, как она учится управлять внутренним огнем.
Мы говорили, пока не начали зевать, я проводил Дарину домой, и все равно мы не могли наговориться еще, наверное, час. Потом я все-таки нашел в себе силы,
