class="p">Загнанный в угол
12.02.85
Когда ты обладаешь властью, в той или иной форме, тебе приходится принимать тяжёлые решения во благо своей страны, которые могут стоить жизни не только тебе, но и большому количеству твоих подчинённых. Те же самые тяжёлые решения приходится принимать и в те моменты, когда на кону стоит жизнь родных, близких и друзей. Но самое страшное — это когда на одной части весов благополучие всех тех граждан, за которых ты несёшь прямую ответственность, а на другой — самый дорогой человек на этой планете.
Сегодня я оказался как раз в такой ситуации. Да, с того момента, как некто, называющий себя Староградским Мясником, похитил мою дочь, прошло уже две недели, на всём протяжении которых я вынужден был плясать под его дудку и с большим трудом засыпал по ночам. До того злополучного сообщения на почту я ни секунды не подвергал сомнению правильность своего решения потакать похитителю и выполнять все его просьбы, нацеленные в основном на поиск новых жертв для него, в хрупкой надежде на то, что чудовище действительно отпустит мою Зофиюшку.
Но теперь, когда загадочный убийца просит меня устранить не просто моего коллегу, человека пусть жадного и до самой глубины пропитанного идеями Ордена, но в целом достаточно добропорядочного и верного, но и такого же отца, как я, точно так же потерявшего своё дитя и теперь пытающегося выяснить, кто ответственен за столь ужасное деяние. Единственное отличие в том, что я, кроме всего прочего, ещё и военный, стоящий на страже своей вновь обретённой Родины и обязанный защищать свою страну от бесчинства подонков, вроде этого Мясника.
Так почему же я сейчас поднимаюсь на лифте, держа в руках два полностью заряженных пистолета?
Двери кабины с лёгким шуршанием разомкнулись предо мной, и я, шагом, гулко отдававшимся по всему пустующему офису, направился в сторону единственного кабинета, в котором в столь поздний час горел свет. Человек внутри, казалось, совсем не заметил моего появления в просторном холле и как ни в чём не бывало продолжал угрюмо рыться в кипе бумаг перед собой, даже несмотря на то, что дверь в его небольшую комнатку была открыта нараспашку.
Заметил же он меня лишь в тот момент, когда я перешагнул невысокий порог его обители:
— Александр Веславович? Чего это вы так поздно решили ко мне заглянуть? — поинтересовался Дюжински, всё так же глядя в бумаги.
Вместо ответа, я положил увесистый Tungshern, который всё это время держал в левой руке, прямо перед ним. Василий неуверенно покосился на оружие, а затем поднял удивлённый взгляд на меня. Я же направил второй пистолет прямо на него, показательно взведя курок, издавший характерный щелчок.
— Что... Что это вы делаете? — дрожащим голосом спросил министр.
— Вам знакомо незыблемое правило Ордена о том, что перед боем нужно уровняться в шансах со своим соперником, верно?
— Да, знаю такое... — он замолчал, словно не сразу поймал мою мысль, а потом вдруг вскрикнул. — Погодите-ка, вы что же это хотите меня убить?! Но почему?
— Всё ради дочери. Она всё ещё жива, я это точно знаю, и, чтобы её вернуть, мне необходимо убить вас. Даю вам пятнадцать секунд на то, чтобы взять оружие и занять позицию, после я сразу же начну стрелять, несмотря ни на что.
Поняв, что я явно не в настроении шутить, Дюжински судорожно схватил пистолет и, уронив, вставая, тот стул, на котором сидел, без оглядки выбежал в холл. В тот момент, когда он оказался у меня за спиной, я начал вслух отсчитывать секунды:
— Пятнадцать, четырнадцать, тринадцать, двенадцать, одиннадцать, десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один, нуль.
Закончив отсчёт я развернулся и был крайне удивлён тому факту, что Дюжински не решил убить меня в момент отсчёта. Что он вполне мог себе позволить, ибо, в отличие от меня, не был скреплён клятвой. Вместо этого он сразу же попытался спрятаться, ну или убежать. Хотя последнее было очень маловероятно, ибо со стороны лифтов и лестниц не было слышно ни единого звука. Вместо этого до моего уха донёсся какой-то шорох прямо с противоположной стороны, там, где находились столы более низкоранговых сотрудников министерства.
Все рабочие места были отделены друг от друга высокими перегородками, где-то среди них министр и скрылся. Я это чувствовал, а потому вошёл в этот лабиринт из древесины и пластика, аккуратно лавируя от одного стола к другому, бесцеремонно переворачивая их. Мебель с громким хрустом и громом падала на пол, явно выдавая моё продвижение. Но мне было плевать на обилие шума. По большей части потому, что мне даже подсознательно хотелось того, чтобы мой оппонент всё-таки пристрелил меня, в один момент прекратив моё падение до прихвостня какого безумного отщепенца.
Однако и сам Василий, по-видимому, не жаждал крови, выбежав в один момент из-за своего укрытия под одним из соседних столов и неуклюжим бегом направившись в сторону холла. Я отреагировал почти мгновенно, бессознательно моментально развернувшись в сторону, откуда исходил звук, и спустив курок. Вместо выстрела за этим последовал лишь ещё один щелчок. Осечка!
Пользуясь моей заминкой, Дюжински, видимо, решил начать стрелять в ответ прямо на бегу. Неуклюже повернув туловище вправо и вытянув руку с оружием назад, он начал палить в мою сторону, зачем-то прикрывая тыльной стороной ладони второй руки своё лицо и в особенности глаза. Сделав четыре выстрела, лишь один из которых приземлился недалеко от меня, вонзившись в один из перевёрнутых столов, метрах в трёх, Василий быстрым темпом заскочил за толстую стену, отделявшую рабочую зону и холл офиса, где, по-видимому, и остался. Все же остальные пули улетели лишь в одному богу известном направлении.
Из-за своего нового укрытия он крикнул мне:
— Разве нет другого выхода?
— Мясник убьёт её, если я оставлю тебя в живых! — крикнул я в ответ, дёрнув затвор и выпустив из ствола застрявшую там пулю.
— Неужели ты веришь ему? Какой резон ему её отпускать?
— А что мне остаётся? Если нужно, я готов положить и свою жизнь, в случае, если это может спасти мою дочь.
После этих слов я начал медленно продвигаться в сторону его укрытия, держа пистолет наготове, в это же время он продолжал:
— Ты же понимаешь, что этим помогаешь ему убивать других?
— Мне плевать на них! Если этот псих хочет, пусть весь город с собой заберёт, но её я не отдам!
—
