Раз я делал двигатели за свой счет, то армии и государству я их решил не дарить, а продавать. И пусть Клейнмихель никогда не посмотрит на меня с уважением — меньше ста процентов прибыли я закладывать и не подумаю.
Глава 18
Я работал днем. Я работал вечером, и даже по ночам дела не думали заканчиваться.
Так, с Митькой мы обсуждали программу, по которой он гонял приданных нам солдат из Тверского пехотного. С Лесовским прорабатывали программу для артиллеристов. Лейтенант, кстати, показал себя выше всяческих похвал. Он и всякие мелочи смог добыть вроде материала для футеровки конвертера, и находил время обучить местных пушкарей всем нашим черноморским хитростям. Вроде таблиц и использования дальномеров.
А вот у Достоевского не заладилось. Нет, как инженер Михаил Михайлович справлялся, но вот как у человека найти подход к рабочим у него не получилось. К счастью, рядом был я, чтобы подстраховать, но заметку себе на будущее о неуживчивом характере старшего Достоевского я сделал. А заодно попробовал пустить его свободное время на пользу дела.
Так он доработал дальномер до прицела. Добавил шкалу для трубы, чтобы ее можно было раздвигать и выставлять на нужное расстояние. Увеличил левое, смотрящее на стрелка стекло и поставил в центр мушку. Вроде бы мелочь, но теперь в бою можно заранее выбрать дистанцию атаки, плыть прямо на цель, а как она покажется в окне прицела — значит, вот оно нужное расстояние, и можно палить. Пожалуй, такая штука мне и в авиации пригодится…
На седьмой день нам привезли первые корпуса для будущих аэролодок. Судя по всему, их где-то собрали, потом разобрали, погрузили на подводы и отправили уже к нам — благо зима, по снегу еще и не такие объемные вещи можно возить. В целом, не очень эффективная схема доставки получилась, но сейчас главное результат, который был прямо передо мной.
Мы собрали эти конструкторы и немного доработали прямо на месте — вышли настоящие красавцы. Десять метров в длину, три в ширину, с хорошим плоским днищем, с тремя удлиненными ребрами жесткости по бокам и по центру. Добавили кожаные фартуки спереди и сзади, и получалась своеобразная юбка, как у судов на воздушной подушке. Оставалось поставить винты, малые и ходовые, и можно начинать предстартовый отсчет.
Пока все шло хорошо. Главное, не накаркать.
Накаркал…
Первой преградой на пути стали подшипники. Это у меня в Севастополе с ними работали заранее, разбирая, подтачивая и доводя до идеала в лучшем случае один из десяти. Тут же этот процесс пришлось начинать с нуля. Вторая преграда — вес! У меня действительно получилась воздушная подушка: горизонтальные вентиляторы гнали воздух вниз, создавая тончайшую прослойку между судном и поверхностью. Вот только грузоподъемность такого корабля была сильно меньше, чем у его полноценного речного собрата. А сколько весят 68-фунтовые пушки? 550 пудов или же девять тонн! Я как первую увидел, только рот открыл и отправил этих монстров обратно Константину. А мне хватит и обычных бомбовых 36-фунтовок. Две с половиной тонны сейчас казались таким ничтожным пустяком.
В итоге лишь на десятый день удалось собрать первую аэролодку. Все утро доводили до ума систему передаточных ремней. Спорили, хватит ли тут двух котлов или лучше сразу ставить четыре…
— А я бы поставил! — ругался я на Достоевского. — Вот только каждый котел — это не только мощность и скорость, это еще и уголь с водой. Да нам под них придется увеличивать всю платформу, и не факт, что выиграем больше, чем проиграем.
— Не надо увеличивать! — Достоевский тоже ругался. — Сделаем как на флоте собирались. Есть боевые корабли, а есть корабли снабжения. Так и у нас — добавим пару аэролодок с углем! А воду в море наберете.
— Соленую? Чтобы котлы через час накрылись?
— Тогда еще одну лодку добавим. С цистерной!
— А потом еще одни. С девицами легкого поведения!
После этого аргумента Михаил Михайлович даже сбился, а солдаты, прислушивающиеся к беседе, довольно загудели.
— А зачем девицы? — осторожно спросил поручик Барановский, старший офицер среди приданной нам пехотной роты.
— Это капитан так намекает, что лишний груз может лишить смысла все наше предприятие, — ответил штабс-капитан Брож, отвечающий за мою артиллерию.
В отличие от молодого и наивного Юры Барановского, Василий Брож был уже повидавшим многое ветераном. Успел посражаться и на Кавказе, и в Польше под знаменами Паскевича, а два года назад вернулся на теплое место в столицу… Правда, со своим резким характером быстро нашел недругов, и они же засунули его в обреченный на неудачу отряд — это ко мне, если что — чтобы окончательно поставить крест на карьере Брожа.
— Все правильно, — ответил я собравшемуся вокруг меня небольшому штабу. — Смысл наших судов в скорости. Причем не только в скорости в момент атаки, но и в проведении всей операции в целом. А если мы будем закладывать перегрузку угля на каждые несколько часов — да даже раз в день — это сразу сделает нас слабее.
— Но… — Достоевский смутился. — Вы же хотите атаковать Копенгаген, до него тысяча двести верст вдоль побережья. Хочешь не хочешь, а нагрузить угля на весь путь — не хватит. Придется делать заправщики.
— Или к черту Копенгаген! Тем более что после гуляющих по городу слухов нас там не ждет разве что слепой и глухой. И те могли бы уже догадаться. Пойдем на Мемель! Фридрих, думаю, будет даже рад, если мы расправимся с не самыми приятными для Пруссии гостями.
— И тем не менее, это будет нападение на ее порт, а Пруссия — наш союзник, — напомнил Брож.
— Вы же договорились с его величеством на Копенгаген, — заволновался Достоевский. — Что он подумает, когда мы не выполним приказ?
Разом стало неуютно, но в то же время я чувствовал, что сразу идти в такой дальний переход будет слишком. А Мемель — тоже незамерзающий порт, жемчужина германской торговли,
