Василий Звягинцев - Хлопок одной ладонью. Том 2. Битва при Рагнаради [OCR]

На это инструктор ответил, не только спросившему, но и всем сразу, с должной назидательностью. Не в том, мол, дело, своя там земля или чужая, а в том, что, нанеся поражение противнику там, где он не ждет для себя опасности, мы здесь получим нужный, а то и еще более впечатляющий результат.

— Думаете, почему Союз развалился и Украина стала свободной? Потому что «там» другие люди постарались. Теперь ваша очередь. Начнет валиться «за бугром», повалится и здесь. Крякнется эрэфия[23]. Петербург и Карелия — финнам, Псков и Новгород — прибалтам, а нам Ростов, Краснодар, Новороссийск, Сочи, Туапсе… Грузинам — остальное. И заживем.

— И вас, вроде не совсем дуру на вид, такая бредятина не рассмешила? Не удивила хотя бы? — спросил Ляхов.

— Тогда — может быть, но сейчас я вижу своими глазами, что так оно и есть… Не врал немец.

— Пожалуй, не совсем так. Дальше…

Дальше их отряд переправили непонятным способом в район Киева, но уже здешнего. Для Ляхова, того и другого, ничего странного тут не было, практически та же схема прохода через боковое время. Боевики ехали в поезде, занимая целый вагон, и ночью в нужный момент один из сопровождающих включил генератор. Вышли на пригородном полустанке, странно безлюдном, посидели, покурили час-полтора, дождались другого поезда и с заранее купленными билетами под видом группы туристов прибыли в Москву.

Наличия оружия, виз, даже паспортов никто не проверял. Не та страна. Пока ехали, получили новый, теперь уже конкретный, по месту, инструктаж. Поселились в том самом доме и стали ждать приказа. Местные люди сопровождали тройки и пятерки боевиков по городу, показывали и рассказывали, в преломлении грядущих задач.

— Каких?

— Нашей группе — только одна. Когда поступит приказ — захватить живым и без травм этого вот человека, — Порецкая указала на Бубнова, — доставить на точку и ждать дальнейших указаний. Все.

— Тяжелый пулемет и прочее — откуда? — не выдержав, вмешался Тарханов.

— Привезли, поставили местные. Никого из Львова я здесь ни разу не видела.

— И что, был приказ сражаться до последнего патрона с нашей армией и полицией?

— Да, приказ был. Именно — до последнего. До тех пор, пока пленного не заберут кому положено. Не сумеем взять или не убережем — головой ответит каждый…

— Сурово, — с некоторым облегчением от того, что он вырвался из таких рук, сказал Максим. Закурил. От выпитого его уже вело, но пока — чуть-чуть.

Ляхов же Фест, помнивший читанные в детстве книжки из серии «Библиотека военных приключений», в изобилии валявшиеся у отца на чердаке дачи, очень даже хорошо представлял нравы, царившие в послевоенной Западной Украине. «Тревожный месяц вересень» вспомнить хотя бы. Или — «Под сенью креста Унии». Очень там убедительно все было описано. Бандеровцы не жалели ни мирных колхозников, ни вернувшихся с фронта солдат, ни уж тем более «активистов». Да в межклановых разборках и своих не жалели. Что говорить, иногда во время войны даже эсэсовцы расстреливали «украинских союзников» за невыносимую даже ими бессмысленную жестокость.

— А кто же это на помощь вам пришел, хоть и с некоторым запозданием? Тоже унсовцы?

— Не знаю, я уже сказала — кроме людей своего отряда и инструкторов из местных, я ни с кем не знакома и ни с кем не разговаривала. Когда было свободное время, я просто гуляла по улицам. Готовилась к смерти и радовалась, как хорошо здесь жить…

— Если бы не так много москалей, — располагающе улыбнулся Ляхов. Он не умел ненавидеть поверженного врага. Ему скорее даже жаль их было, Ладно, мы за державу кровь проливаем, а они за какой хрен? «Садок вишневиЙ коло хати» никто им не мешал культивировать, а «Вылыка та вильна Украина» — не к вашему рылу крыльцо, грамадяне[24].

— Теперь скажите мне последнее, я и передам вас в руки Закона, — в очередной раз сострил Вадим, — я ведь к тутошнему закону и власти никакого отношения не имею, мы с вами, пани, земляки в буквальном смысле. Но опять по разные стороны баррикад. За время жизни в Москве кто-нибудь из вас или вы лично не подвергались медицинскому обследованию на неизвестных аппаратах? Или даже на известных — рентген, кардиограф, томограф какой-нибудь?

— Нет. Не подвергались. Настолько далеко забота здешних «товарищей» не заходила…

— Ну и ладно. Сергей, спрашивай, что накопилось, а я опять на минутку выйду.

Секонду, похоже, до чертиков надоело сидеть на крышке унитаза и курить, пуская дым в открытое окно. Больше всего нервировало, когда входящие офицеры первым делом дергали ручку его кабинки. Им она тоже, наверное, нравилась.

— Пожалуй, у тебя здорово получилось, — сказал он, когда его окликнул Фест, начал меняться планками и оружием.

— Пустяк. Не жил ты в наше время. Хорошо запомнил?

— А чего там?

— Так и держись. Станут спрашивать, откуда ты все такое знаешь, отвечай — научили. Тарханову, я имею в виду, ну и Максу, что сам придумаешь. Сергей, тот быстро поймет, он сам почти в курсе. А я побежал, мне теперь с танкистами пообщаться надо…

Он хлопнул двойника-близнеца по плечу и просочился в приоткрытую Шульгиным щель.

Ляхов-второй вернулся в кабинет. Сел в сторонке, снова подчеркивая, что свою миссию считает выполненной, подмигнул Бубнову и щедро налил себе в компенсацию за ранее пропущенное. Фест хоть и обещал ему, что напьется, слова не сдержал. Слишком увлекся допросом. Так что Вадиму теперь в самый раз «улучшить свое состояние».

Мне было очень неприятно выступать на очередном сборе в качестве докладчика. Чего скрывать — привык выглядеть если не всегдашним победителем «вчистую», то хотя бы «по очкам». А тут… Не знаю даже, как лучше выразиться. Нет, мы, конечно, еще не проиграли, настоящий проигрыш должен выглядеть как-то иначе. В духе Марка Аврелия, который говорил, что, пока он жив, смерти нет, когда она придет — его уже не будет, так что он с ней никогда не встретится.

Так же и мы — проиграв «по полной», перестанем существовать в виде именно этих ментально-биологических объектов, в этих, данных нам в ощущениях реальностях. Как я уже писал где-то — возвращение к моменту нашей первой встречи с Ириной — та же самая смерть, и для меня, и для всех участников нашей истории.

А пока что мы просто слегка получили по морде. Или, если деликатнее, рассчитывая на золотые олимпийские медали, не вошли даже в призовую тройку. Неприятно — да, но отнюдь не жизненная катастрофа.

В конце-то концов, вот они мы все, фьорд на месте, пароход тоже, домики на склоне краснеют крышами среди зелени, идиллия самая натуральная. Живи и радуйся… «И не думай об этих глупостей».