– Что вы, господин капитан! – ответил я, энергично махнув рукою. – Мне велено было сопроводить их до вашего чудесного города. Наверное, мои командиры хорошо знают, что на вас можно положиться, – и зачем им в таком случае давать лишнее поручение такому неопытному человеку, как я? Нет, господин капитан, я немедленно отправлюсь в обратный путь. Но, господин капитан, мне было также велено передать двести ливров человеку, который обеспечит этих важных господ всем необходимым в дорогу. И я хочу немедленно отсчитать вам деньги, чтобы, не дай Бог, не забыть об этом в дорожных хлопотах. – С этими словами я извлек из внутреннего кармана кошелек. Он изрядно похудел за время нашего путешествия, но все еще производил внушительное впечатление. Капитан вытаращил глаза и открыл рот. Ничего не сказав, он только крякнул, когда я деловито отсчитал ему названную сумму. Синьор Бриззи оторопело уставился на тускло поблескивавшие кругляшки с профилем его величества короля Франции. Я отступил на шаг от стола и замер. Капитан перевел взгляд на меня. Я видел, что он подсчитывает в уме, сколько же из двух сотен осядет в его кармане. Судя по выражению его лица, подсчеты произвели на него приятное впечатление. Он сказал озабоченно:
– Синьор Портос, я прикажу выдать вам расписку.
Я пренебрежительно махнул рукой:
– Не стоит, синьор капитан. В том, что касается денег, начальству будет достаточно моего слова.
Услыхав это, синьор капитан не мог сдержать довольной улыбки, которая, впрочем, тут же исчезла, поскольку я продолжил:
– Но вот другая расписка мне действительно понадобится.
– Другая расписка? – Капитан воззрился на меня. – Какая еще, синьор Портос?
– Да вот именно такая расписка, что, мол, гвардеец по имени Портос доставил в город Барселоннета некоего Исаака Лакедема и членов его семьи, – сказал я небрежно, всем своим видом показывая, сколь малое значение придаю сказанному. – Служба! – И я развел руками, словно удивляясь прихоти своего начальства. – Доставляешь ли ты сундук или человека – будь добр отчитаться. Надеюсь, это не вызовет у вас затруднений?
Синьор Бриззи посмотрел на двести ливров, лежавших перед ним. Затем на меня. Моя бесхитростная физиономия убедила его в том, что никакого подвоха тут нет. Думаю, он к тому же быстро сообразил, что требуемая бумага для него куда менее важна, чем расписка в получении кругленькой суммы. Словом, капитан еще раз хмыкнул, покачал головой, пожал плечами и позвал помощника. Секретарь быстро написал то, что я ему продиктовал, после чего синьор Бриззи размашисто подписал расписку и приложил к ней печать. Я горячо поблагодарил его, отвесил поклон и вышел, оставив капитана любоваться неожиданно свалившимся богатством. Мне предстояло попрощаться с семейством Лакедем.
Прощанье оказалось самой тяжелой минутой в нашей одиссее. Все мои мысли до того были сосредоточены на том, чтобы добраться до Барселоннеты, теперь же, когда первая часть плана была осуществлена, я вдруг сообразил, что на самом деле совершенно не был к этому готов. Я пустился в эту авантюру очертя голову, мысленно воскликнув: «Будь что будет!»
Да, нам повезло – и вот пришло время навсегда расстаться с семейством, к которому я успел привязаться, и с девушкой, которую по-настоящему полюбил. Я шел к гостинице, в которой они остановились, и ноги мои тяжелели – словно в сапоги положили свинец. Что сказать г-ну душ Баррушу? Что сказать г-же Сюзанне? И какие слова произнести, увидев в последний раз Рашель?
Поднявшись по лестнице, я постоял у двери гостиничных покоев, в которые, по просьбе Мушкетона, хозяин поместил путешественников поневоле. Теперь и руки показались мне слишком тяжелыми – я ведь должен был постучать в эту дверь. И я постучал – коротко и решительно. Дверь тотчас распахнулась, и в смятенном состоянии духа я наконец предстал перед моими недавними подопечными – в последний раз. Глаза «Исаака Лакедема» были красными, несмотря на то что мое появление он встретил улыбкой. М-м Сюзанна Лакедем – или, вернее, Сюзанна душ Барруш – обняла меня. Она долго не разжимала объятий, спрятав лицо на моей груди; когда же наконец подняла голову, по ее щекам струились слезы. Еще раз горячо поблагодарив меня за спасение, супруги Лакедем – душ Барруш вышли из комнаты под каким-то предлогом, и я остался наедине с Рашелью. Все это время она неподвижно стояла в дальнем углу, так что, войдя в комнату, я не сразу ее заметил.
Мы молча смотрели друг на друга и не знали, что сказать. Во всяком случае, я не знал. Ее лицо было удивительно спокойно, никогда ранее я не видел, чтобы она выглядела вот так, – напротив, мне всегда казалось, что малейшее движение чувств немедленно отражалось на этом дорогом мне лице. Мгновенным взмахом ресниц, дрогнувшими губами, блеском глаз.
Сейчас же она была столь неподвижна, что на долю секунды мне даже почудилось, что в комнате никого нет – лишь чья-то тень, в которой мое воображение угадало знакомые черты.
В самом деле, что мы могли сказать друг другу? Поклясться в вечной любви? Попрощаться? Пожелать удачи? Во всем этом не было никакого смысла, и мы оба понимали это.
Но и расстаться просто так, без единого звука мы тоже не могли. И потому одновременно произнесли:
– Рашель…
– Исаак…
Теперь ее неподвижное лицо ожило, она вздохнула, словно просыпаясь, провела рукой по щеке и слабо улыбнулась.
– Вам пора, – сказала Рашель.
– Да, пора.
– Я не хочу ни о чем говорить. – Девушка закрыла лицо руками. – Все это слишком тяжело, – она медленно отвела руки и еле слышно прошептала: – Прощайте, Исаак… Или отныне – только Портос? Впрочем, все равно. Да благословит вас Бог за то, что вы для нас сделали! Вспоминайте иногда… – Она не договорила, отвернулась.
Я ушел, и больше мы не виделись.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
в которой я возвращаюсь в Париж
До темноты мы с Мушкетоном просидели в прибрежных зарослях. Я внимательно следил за дорогой, а он, став от рискованного путешествия чрезвычайно болтливым, развлекал меня историями о прежних своих похождениях в этих местах. Время от времени я останавливал его, когда мне казалось, что кто-то приближается к нашему укрытию. Он замолкал, но тут же вновь начинал свои бесконечные рассказы. В конце концов, я пообещал, что выдеру его как следует по возвращении, если он немедленно не замолчит. Мой верный слуга подчинился – я думаю, не столько из страха перед трепкой, сколько оттого, что ему и самому надоело молоть языком.
Около полуночи я наконец решил, что можно отправляться в обратный путь. Туман, обычное явление в этих местах, вновь окутал оба берега Дюранса. Мы спустили на воду лодку и совсем скоро оказались во владениях французской короны. Мушкетон высадил меня в ста ярдах от того места, где его ожидал Якопо. Я вернулся в «отель Бриссо». Перед уходом отсюда я специально неплотно прикрыл окно и ставни, так что теперь мне не составило особого труда проникнуть в дом. Оказавшись в комнате, я, как был, в одежде, рухнул на кровать и уснул мертвым сном, без сновидений.
