Начальный период войны стал самым мифологизированным в отечественной историографии. К примеру, опираясь на наши официальные исторические труды, особенно советского периода, невозможно сравнить военную мощь СССР и Германии накануне войны. Если взять двенадцатитомную «Историю Второй мировой войны», или шеститомную «Историю Великой Отечественной войны Советского Союза», наполненные подтасовками и даже откровенной ложью, или «Провал блицкрига» В. Анфилова, или «Москва 1941» А. Самсонова, то из них невозможно составить представление ни о численности, ни о структуре вооруженных сил. Первая попытка подобного сравнения предпринята в энциклопедии «Великая Отечественная война 1941–1945», изданной в начале 1985 г., но и там содержатся подтасованные данные.
Получается, что из официальных исторических трудов, мемуаров военачальников не ясно, сколько у СССР боевых самолетов, сколько танков, сколько дивизий, сколько в этих дивизиях стрелковых частей, а сколько артиллерийских. Нет и сопоставления с вермахтом. «Историки и мемуаристы или не договаривали, утаивали нечто важное, или подавали вполне правдивую информацию столь бессистемно, что читателю могло показаться, что историки либо не умеют систематизировать, связно излагать факты (а значит, они вообще не ученые), либо что наши профессора и академики его просто дурачат», — пишет С. Беляков[172].
Впрочем, будем справедливы, большинство читателей тогда об этом и не задумывались. Прекрасно помню: заполучить ту же энциклопедию «Великая Отечественная война 1941–1945» было большой удачей, тем более, что, несмотря на тираж в 500 тыс. экземпляров, в книжных магазинах купить ее было практически невозможно и приходилось доставать «по блату». И как же можно было подвергать сомнению то, что в ней написано?!
«Новое время — новые песни»
В годы перестройки, когда стали приоткрываться архивы и начался постепенный процесс пересмотра устоявшихся идеологических и военных мифов, историки обратили более пристальное внимание на начальный период войны. Но подлинным толчком к пересмотру оценок стали книги В. Суворова «Ледокол» и «День «М», несмотря на их неоднозначное восприятие историками и общественностью.
Тогда же был введен в научный оборот ранее засекреченный документ Генштаба «Соображения по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками». В ходе дискуссии выявились две основные точки зрения. Одни исследователи считают, что Советский Союз готовился в 1941 г. к наступательным действиям против Германии. Другие, стремясь опровергнуть это, приводят аргументы в пользу оборонительного характера мероприятий советского руководства накануне вооруженного столкновения с Гитлером.
Концепция Суворова была хорошо обоснована. С его точки зрения, Советский Союз подготовился к войне, но не к оборонительной, а к завоевательной, революционной. В таком случае все встает на свои места — и милитаризация общества в 1930-е г., и лихорадочная подготовка к войне, и создание огромного военного потенциала, и, главное, трагедия Красной Армии летом-осенью 1941-го. Анализ театра военных действий лета 1941 г., проведенный Суворовым, практически не оставляет сомнений: советские войска выдвигались к границе, к обороне не готовились, тем более, что военная доктрина Красной Армии была наступательной, а сил Красной Армии было достаточно для того, чтобы, по меньшей мере, остановить вермахт или даже разгромить его.
У этой версии немало приверженцев, еще больше критиков. Многим, особенно старшему поколению, очень трудно с ней согласиться. А по большому счету, это споры не о догадках Суворова, но о самом Сталине. И прав Э. Радзинский, когда пишет: «В своих мягких кавказских сапогах Сталин умело отошел в тень истории, чтобы сейчас вновь замаячил на горизонте грозный образ. И павшая величайшая Империя XX века все чаще вспоминает о своем создателе, и в облике новых мифов возвращается в страну он — Хозяин, Отец и Учитель»[173].
Смелые и провокационные выводы Суворова подтолкнули многих исследователей к более интенсивному и тщательному анализу и изучению событий Второй мировой войны. Результатом стало появление трудов М. Мельтюхова, Б. Соколова, М. Солонина, М. Семиряги, В. Данилова, В. Бешанова, В. Дорошенко, И. Павловой, В. Киселева, А. Никонова и др., которые склоняются к тому, что имел место факт подготовки Сталина к нападению на Германию.
Впрочем, и сегодня можно встретить высказывания, вроде утверждения И. Пыхалова, что «результаты боевых действий советских вооруженных сил в начальный период войны нельзя назвать слишком удачными»[174]. Многим по-прежнему дороги мифы советской историографии. Складывается парадоксальная ситуация. С одной стороны, практически все согласны, что вожди коммунистического режима были палачами и безжалостными эксплуататорами собственного народа. Уже мало кто сомневается в том, что Советский Союз осуществлял самую настоящую экспансионистскую политику, поддерживал какие угодно режимы, лишь бы укрепить свое влияние в мире и максимально противостоять Соединенным Штатам и мировому империализму, достичь своей главной цели — мировой революции и всемирной Советской республики. С другой стороны, как только речь заходит о роковом дне 22 июня 1941 г., многие крайне болезненно реагируют на попытки доказать, что удар Гитлера был направлен на то, чтобы упредить Красную Армию?
А дело в том, что многие годы мы знали, что война была справедливой, мы спасли от фашизма не только свою страну, но и весь мир, что нападение Германии было вероломным. И вдруг какой-то перебежчик, «предатель» утверждает, что Советский Союз — агрессор, стремившийся покорить или советизировать всю Европу. К тому же книги Суворова стали выходить в эпоху всеобщих разоблачений, «переписывания истории», когда общественность впервые узнала, что Молотов подписывал с Риббентропом секретный протокол, деливший сферы влияния двух держав, что советские и немецкие танки прошли победным маршем по покоренному Бресту, а немецкие летчики и танкисты еще в 1920-е гг. учились воевать на советских полигонах.
«Переписывание истории» вылилось в эпидемию разоблачений и псевдоразоблачений. Вслед за историками к делу «закрашивания белых пятен» присоединились журналисты и писатели. Переоценка ценностей стала носить тотальный характер. Кажется, в истории войны не было факта, который не подвергся бы переоценке. Маршал Жуков из народного героя превратился в бездарного военачальника и кровавого самодура, Александр Матросов — в уголовника, 28 панфиловцев — в нечто вроде коллективного поручика Киже, предатель генерал Власов — в истинного патриота России, а Советский Союз — в поджигателя войны. Правда и ложь сплелись на страницах газет и журналов. Поиски исторической правды закончились новой мифологией. Люди были дезориентированы, сбиты с толку[175].
