Сейчас у меня на Родине на автомобилях мчат потомки древних приматов, но есть опасность, что разум разрушит планету новой страшной мировой войной. А, может, люди выйдут в космос, чтобы там покорять пространство и мирно строить космические города.
Но все могло пойти по другому сценарию. Если бы обезьяна не ударила сородича, меньше было бы агрессии, но отставал бы и технический прогресс.
Мы — творцы будущей истории. Может, Славян прав: добрее нужно быть, даже к своим врагам.
Я снова обнял просыпающуюся Аленку. И солнце засверкало всеми цветами радуги, стало посылать во все стороны волны радости и страсти.
Но нам нужно было двигаться дальше.
Чтобы противник не узнал о продвижении освободительной армии, впереди решили рассылать легкие кавалеристские отряды, которые должны были отлавливать гвардейцев Нитупа и проводить разведку местности.
Я двигался во главе войска вместе с Александром Непомнящим. Героическая Аленка и передовой конный отряд следовали сразу за нами.
С Сашей мы обсуждали предстоящий штурм Москвы, до которой оставалось не более трех дней хода со скоростью пехоты. Хотя сама идея стремительного броска выглядела авантюрной, шанс налететь внезапно стоило обсудить.
— С отрядом кавалеристов сходу Москву не взять! — сказал Александр. — А за три дня они, скорее всего, узнают о нашем приближении.
— Да, — согласился я, — видимо, придется брать город в осаду.
— Если пойдем на штурм, будет много жертв, — сказал Александр.
Я пожал плечами:
— Очень надеюсь, что Москва откроет нам ворота.
— Не знаю, не знаю, — ответил Александр, — беднота, как и везде, готова поддержать наше освободительное движение против эксплуатации. Но Москва — богатый город, в нем мало бедняков, но много людей, которым режим помог сделать деньги.
Я согласился не в полной мере:
— В так называемой элите есть недовольные Нитупом. Вспомни хотя бы визит Немцовича. Можно будет взять город в осаду и каким-то образом переговорить с влиятельными горожанами, чтобы они оказали нам содействие…
— Считаю недостойным вести переговоры с олигархией! — решительно ответил Александр.
— Как знать… Там тоже люди разные. Некоторые готовы будут присягнуть новой власти и согласиться на прогрессивную шкалу налогообложения в обмен на неприкосновенность.
Я высказал такое предположение и поглядел вокруг себя. Обратил внимание на сокола, летевшего на малой высоте. Птица могла быть как охотничьей, так и дикой. Но что охотничья птица здесь делает? Люди рядом? Может, засаду нам устроили? Если сокол дикий, то почему не пугается всадников?
Александр тоже увидел сокола.
— Охотится кто-то, — сказал брат, — здесь такое повсеместно распространено. Ты знаком с соколиной охотой?
Я честно признался:
— Где-то читал про нее, но сам не пробовал.
— А я успел здесь пробовать! Увлекательное занятие, потом тебя научу! Для этого нужно чувствовать птицу…
Я перебил брата:
— Какой дурень охотится, когда повстанческая армия наступает? Может, для другой цели птицу запустили.
— Не думаю, — ответил Александр. — Вместо дрона и видеокамеры сокола вряд ли можно использовать, а охоту здесь любят.
Ни хозяина птицы, ни каких-либо засад мы не обнаружили. В ближайшей деревне к нашей армии захотела присоединиться внушительная группа крестьян. Не приняли.
Освободительное войско заметно росло на всем пути своего следования за счет притока добровольцев. Их по-прежнему было много. В последнее время решили брать не всех, особенно отказывать крестьянам, чтобы земля пахотная не осталось неухоженной. Ратное дело хорошо, но и голода на Руси следует избежать.
На пути в столицу было несколько небольших городов и поселений. Большая часть из них сдались без боя, вернее, в них не оказалось гвардейцев, защитники власти Нитупа боялись освободительной армии и старались до нашего подхода уйти к Москве, чтобы укрыться за ее мощными стенами, либо вернуться домой и заняться мирной жизнью.
Только в городе Сходня нам оказали небольшое сопротивление. Город взяли практически сходу, с одного стремительного налета покончили с немногочисленным гарнизоном. Я поработал немного мечом при штурме.
А вот при подходе к столице у нас неожиданно возникли проблемы. Мы расположились на привал возле Тушино. Ночью на спящий лагерь напали гвардейцы. Они сняли наших часовых. Действовали быстро, решительно, без шума. Часовых убрали преимущественно стрелами и пробрались к обозу.
Я проснулся от оглушительного грохота. Рванула телега с порохом, несколько возов рядом взлетели на воздух, пострадали бойцы.
Это отряд, посланный из Москвы, предпринял дерзкую ночную вылазку. Мы никак не ожидали, что на самом подходе к столице гвардейцы рискнут проявить активность. Но отборный отряд правительственной гвардии проник в спящий лагерь, измученный тяжелым переходом.
Вслед за диверсантами к нам ворвалась конница, за ней последовали пехота и лучники. Началась бойня, возникла паника в наших рядах.
Гвардейцы работали мечами, первое время они активно уничтожали полусонных воинов и продвигались в сторону шатра по мою душу. Я понял это, схватил мушкет и меч, выскочил наружу. Постарался затаиться в темноте, чтобы не попасть на глаза атакующих и понять, что происходит.
Предсмертные крики, кровь, мрак, суета. Первое время паника и дезорганизация в рядах теперь уже моих солдат.
Правда, моя охрана довольно быстро пришла в себя, Хорошук попробовал успокоить бойцов освободительной армии и организовать сопротивление, но его плохо слушали.
Ко мне подскочила Аленка:
— Ты жив?
— Надо организовать оборону, — ответил я.
— Тебе нельзя, за тобой охотятся. Сейчас другие командиры все организуют. А я буду тебя защищать и прикрывать!
Страха у меня почему-то не было. Появилось чувство неудовлетворенности по поводу того, что прозевал атаку и не могу пока руководить сопротивлением. Впрочем, ситуация стала улучшаться, слышались команды Хорошука и Мирона, воины начали действовать согласованней, они полезли в рукопашную, вступали в драки на мечах, расстреливали кавалеристов неприятеля из мушкетов.
У нас было огромное преимущество в живой силе, но из-за ночной неорганизованности мы несли серьезные потери. Сражение напоминало кипение молока с появлением пленки из трупов и разбрызганной крови.
Мне хотелось взять командование на себя, в то же время я не противился Аленке, которая буквально схватила меня за руку и не выпускала из укрытия между двух густых сосен.
Мы старались в темноте высматривать командиров, которые руководили нападением. Очень хотелось поразить кого-нибудь, чтобы хоть этим принести пользу своим. Первой углядела офицера зоркая Аленка. Почти не целясь, девушка пальнула из своего короткого тугого лука. И черное оперение стрелы словно выросло из толстого горла его сиятельства.
Я не удержался, оттолкнул вцепившуюся в меня девушку и выскочил из укрытия. Сошелся с каким-то гвардейцем. Он был чуть выше и полнее меня. Я дрался голый по пояс, так как в спешке не успел ничего на себя нацепить. Рубился с противником, который оказался весьма техничным. Но и я — не промах! Проворный, гибкий, терпеливый.
А вот гвардеец не отличался хладнокровием. Видя, что ему никак не удается поразить полуголого бунтовщика, он стал размахивать мечом шире, в надежде достать меня. Я не торопился нападать, экономил силы в обороне, ждал, когда противник выдохнется. И он стал уставать махать тяжелым мечом. Его дыхание усилилось, движения замедлились.
Я перешел в наступление. Мой меч обрушился на кисть соперника, выбил у него оружие. Затем я добил гвардейца. Он так и не узнал, что сражался с вождем восстания.
В это время симпатичная воительница Аленка прикрывала меня сзади, она двинула ногой гвардейца, пытавшегося наброситься на нее, и крикнула мне:
— Зачем ты выскочил? Без тебя справятся.
Да, войско оправилось от шока внезапного нападения и приходило в боевое состояние. Но мне хотелось покомандовать, показать, что я здесь главный.
