наблюдать, скрипя зубами, как принц разглагольствует во время очередной остановки о вещах, которые, в сущности, не должны особо трогать юнца, проведшего беспечную жизнь.
Хорвэш любил размышлять о свободе, но делал это не так, как Рыцарь Дебрей. Хотя даже простое упоминание свободы заставляло сжиматься сердце Алана. Свобода, по Хорвэшу, заключалась не в способности перемещаться куда угодно по Дебрям, а в количестве ее степеней. Алан плохо понимал, что он имеет в виду, да и не прислушивался особо.
— Вот в Амазонии, — вещал принц, — у меня была только одна степень свободы: идти в пещеры добывать Амброзию. Выбора не было!
— Неправда, — встрял Тэн, который слушал Хорвэша с большим интересом. — Ты три раза в неделя ходи к женщина, делай дети.
Принц скривился.
— Как животное… Вы так радуетесь возможности совокупиться с другим представителем рода человеческого, будто это единственное, ради чего вы появились на свет. Спариться, набить брюхо и сладко поспать — вот о чем мечтает большинство, подобное животным. Но меньшинство, у кого есть мозги, не таково!
— И каково же меньшинство? — с улыбкой спросил Матиас.
Хорвэш с грустным видом крутил в руках бесполезный в Дебрях прибор с двигающимися картинками. Здесь он, понятное дело, не работал.
— Меньшинство мечтает о радостях, которые дарованы радостями разума. А возможности разума гораздо значительней возможностей тела. Вот вы, Пилигримы, думаете, что свободны? Вовсе нет. Вся ваша свобода — это Дебри. На самом деле вы прикованы к ним, как мы прикованы к родному Оазису.
Алана словно что-то неприятно кольнуло — в словах мальчишки был резон.
— Но мы можем остаться в любом Оазисе на свой выбор, — возразил Димитрий.
— И долго вы там просидите, зная, что можете в любой момент его покинуть? — вопросом на вопрос парировал Хорвэш.
— Хмм, — пробурчал Димитрий, оглаживая рыжую бороду.
— Рано или поздно вы станете Аляракуллами, которые ищут, но не находят свой дом. Или же быть вам Странниками. То есть Пилигримами, как вы зовете себя сами. В итоге мы видим, что свободы у вас не так уж и много!
Алан помрачнел еще больше, хотя и так не светился от счастья последние часы. Упоминание Аляракулла испортило настроение окончательно.
Но Димитрий, как и положено не слишком сообразительному человеку, не сдавался и продолжал спорить:
— И что ты нам предлагаешь, мальчик?
— Для вас? Не знаю. Перед вами все четыре стороны света, идите куда хотите. Лично я считаю, что слишком большой выбор не лучше, чем полное отсутствие выбора. Что касается меня, то я буду жить в Парадайзе, а там для того, кто умеет мыслить, полное раздолье!
— В одном Оазисе? В тисках Черной границы?
Хорвэш улыбнулся.
— Даже в тисках Черной границы можно построить свободное человеческое сообщество.
***
Местность между тем менялась: растительность становилась всё более чахлой и редкой, зато чаще встречались обширные пустоши с жалкими колючими кустиками, едва живыми в отсутствие воды и под палящими лучами безжалостного солнца. Постепенно пустоши слились в одну бескрайнюю каменистую пустыню, усеянную отвесными скалами и наклонными гигантскими камнями, навеки застрявшими в грубой сухой земле.
Море осталось далеко на юге и больше не напоминало о себе соленым запахом и свежим влажным ветром. Ветер сделался сухим, порывистым, швыряющим мелкий песок в глаза, дующим, казалось бы, сразу со всех сторон одновременно.
Завывание ветра, от которого дрожали редкие колючие кусты, и выбеленный солнцем однообразный пейзаж удручали. Однако к концу первого дня путешествия, как по заказу, впереди зазеленело пятно, оказавшееся крохотным живым оазисом с чистым родником и травой, на которую Пилигримы сразу же отправили пастись распряженных лошадей. Затем быстро соорудили Ожерелье.
— Раньше мы делали Ожерелье Невест, — сказал Димитрий, набирая в бурдюк воды из родника, — а теперь Ожерелье Одного Жениха. Ха-ха! Куда катится мир?
Тэн напился, встав на четвереньки и погрузив губы в воду, как корова. Когда-то, в ответ на замечание друзей, он ответил, что, зачерпывая воду ладонью, человек замутняет ее, поднимает со дна сор и просто-напросто расплескивает драгоценную жидкость куда ни попадя. Если же пить по-коровьи тихо, не взбаламучивая воду, не расплескивая ее, всасывая ртом, то от этого будет всем хорошо — и человеку, и зверям, и природе в целом. И вообще, человека человеком делают добрые поступки, а не то, как он пьет. После такого ответа никто больше не пытался делать Тэну какие-либо замечания. Алан про себя отметил, что хитрый кочевник прав.
Напившись, Тэн звучно рыгнул, пригладил редкие перышки усов, развалился прямо на травке под кустом с плоской вершиной и очень мелкими, колючими листочками, и зажмурился, как сытый кот.
— Какой дивный место! — пропел он. — Как грамотно создавай боги наш мир!
Хорвэш, который проигнорировал попытку Матиаса помочь и тщетно, но упрямо пытался расседлать кобылу, тут же отреагировал:
— Почему тогда боги не дали свободу всем людям?
— Может, потому, что большинство людей ее не заслуживай? — хихикнул Тэн, не раскрывая глаз.
— А разве не от богов зависит, заслуживают люди чего-либо или нет? — запальчиво выкрикнул Хорвэш, наконец сдернув с кобылы седло и чуть не упав при этом.
Тэн открыл было рот, но так и не нашелся, что ответить.
Зато в разговор вступил Алан:
— Ты думаешь, Хорвэш, что боги создали нас такими, какие мы есть, и наказали за это? По мнению Оседлых, мы, Пилигримы, не в силах найти покоя, а Оседлые для нас, Пилигримов, — пленники Черной границы. Это несправедливо, но всех все устраивает… Почти всех.
— Вы смирились с положением дел, вот и всё, — парировал дерзкий мальчишка. — Привыкший к кандалам прославляет красоту своих кандалов. Что касается богов, то, по-моему, они — злые детишки. Всемогущие, но всё же детишки, которые играют в свои злые игры. А мы для них — деревянные или глиняные куклы. И нет никакой мировой справедливости для обычной куклы. Когда богам надоедает играть, они выбрасывают куклу, как старый хлам.
Тэн выратащил глаза, Димитрий хмыкнул, Матиас покачал головой, а Алан помрачнел. Никто из них не придумал достойного ответа.
***
С первым светом едва забрезжившей зари путешественники снова двинулись в путь.
Пустыня вокруг выглядела более безжизненной, чем накануне, более не встречались чахлые колючие кусты. Вздымались песчаные барханы, словно застывшие волны янтарного моря, с их верхушек ветер срывал кисейный шлейф мельчайшего песка.
Лошадям было трудно передвигаться, копыта проваливались в песок, и Пилигримы с принцем спешились, шли рядом, держа поводья. Люди накинули капюшоны, чтобы спастись от беспощадного солнечного зноя.
Наверняка Алан повернул бы назад, если бы с самого утра они не видели цель своего путешествия. На самом горизонте, покачиваясь
