- А как казака сего звали, - почти вкрадчиво спросил уже отошедший Семен, а то может мы с ним товарищами были?
Что-то подсказало мне, что я со своим рассказом влип и надо завязывать с подробностями.
- Это вряд ли, мой дядька покойный в православные земли походами не ходил и церкви христовы не грабил.
- Ах ты...
Тут раздался свист, и казаки встревожено вскочили. Как оказалось Аникита и Казимир наконец поняли что меня с ними нет и кинулись искать. Поставленные сторожить казаки заметили их движения и подали сигнал своим, однако, немного поздно. И не успели казаки вскочить, и схватится за оружие, как их с двух сторон зажали кавалеристы Вельяминова.
Мои бывшие рейтары и стрельцы стояли напротив казаков Лукьяна и, держась руками за рукояти сабель, смотрели друг на друга без малейшей приязни. В воздухе повисло напряженное молчание готовое в любую секунду перейти в яростную схватку.
Когда бывшие тушинцы вскочили, я один остался сидеть, как ни в чем не бывало, с интересом наблюдая за происходящим. Говоря по совести, мне тяжело далось это напускное спокойствие, и на самом деле я уже прикидывал, долго ли продержусь со своей шпагой против казачьих сабель в случае чего, когда старый казак, наконец, сказал.
- Я тоже на той галере за веслами сидел. Ладно, счастлив твой бог парень, иди к своим, может и свидимся. Спасибо тебе за то, что рассказал про судьбу односума моего. Хороший был казак, не чета нынешним.
- И тебе не хворать казак, гора с горой не сходятся, а человек с человеком завсегда свидятся. - Отвечал я ему, и тут же обращаясь к джуре внимательно слушавшему весь наш разговор.
- Эй, Мишутка, ты бы собрал барахлишко от ляха оставшееся, да на коня навесил, что ли. А то конь хороший потеряется ненароком.
Паренек услышав меня застыл, но старый казак подтвердил мои слова:
- Чего застыл татарчонок? Делай чего велено, это немца добыча, нечего на чужое рот разевать.
- А почему татарчонок? На лицо вроде русский.
- А мы его еще мальцом у татар отбили, в ясырях был. Вот и прилепилось название, то татарином кличем, то татарчонком.
- Михаил Татаринов стало быть будет?
- Ага, если доживет.
Когда я уже вскочил на коня, и мы начали разворачиваться, старый казак спохватился и крикнул мне вдогон:
- А зовут то тебя как?
На что ему один из проезжавших рейтар наставительно ответил:
- Эх ты, дурья башка, великий князь Мекленбурга перед тобой был Иван Жигимонтович!
- Иди ты!
На следующий день в Москву вступила земская рать. Польский гарнизон, запершись в Кремле и Китай-городе, не казал за стены носа. Князь Дмитрий Михайлович первым делом послал к ним парламентеров с предложением не проливать христианскую кровь, а выйти из Кремля с честию и оружием, оставив только награбленное. Но как видно Гонсевский и его приближенные награбили столько, что алчность затмила им разум, и гетман надменно отвечал посланникам, чтобы они расходились по домам и занимались хлебопашеством, а за оружие и браться не смели.
Пожарский здраво рассудив что Гонсевскому и его людям деваться все равно некуда, оставил против них небольшие заслоны, принялся укрепляться на позициях. К Москве спешил Ходкевич с немалыми силами и большим обозом. Если ему удастся прорваться, то война затянется еще бог знает на какое время. Если нет, мы победили.
Главной линией укреплений стали стены Белого города. День и ночь ратники без различия чина и происхождения укреплялись на валах, спешно строили острожки, выкатывали на позиции пушки. Одним из острожков прикрывающий Чертольские ворота вызвался командовать я. Пожарский несколько удивился моему решению, но перечить не стал и выделил мне под команду людей. Основу моего отряда составили полсотни бывших мекленбургских стрельцов во главе с Анисимом и примерно столько же черносошных крестьян, плюс две пушки. Во время прошлых боев этот острожек был буквально разнесен по бревнышку, так что его пришлось возводить заново. С тоской вспомнив Рутгера Ван Дейка, я взялся за руководство работами. Осмотрев предполагаемое место стройки, я первым делом, попытался воспроизвести этот рельеф в миниатюре, начертив на земле нечто вроде чертежа. Когда примерный план был готов, я взялся за разбивку на местности. Подчиненные смотрели на мои манипуляции с некоторым недоумением, но помалкивали, наконец, когда подготовительные работы были закончены, я приказал браться за работу. В плане мой острожек представлял собою немного неправильный пятиугольник, направленный к предполагаемому противнику одним из углов. По периметру был выкопан небольшой ров и насыпан вал поверху которого установлен частокол, в котором проделаны бойницы. Дно рва было утыкано острыми кольями. В центре получившегося бастиона было возвышение, не то природное, не то остатки прежнего укрепления, на котором я велел установить пушки. Для защиты расчетов были изготовлены бревенчатые щиты в человеческий рост и выкопаны небольшие укрытия для порохового припаса, также накрытые щитами. В тыльной стороне укрепления были проделаны два прохода закрытые воротами. Через них сможет в случае чего подойти подкрепление, или если острожек будет взят, сможем отойти мы. Рутгер назвал бы это ретраншементом. Работа шла день и ночь и когда лазутчики принесли весть что войска гетмана подошли к Новодевичьему монастырю, все было готово. Пожарский и другие воеводы приезжали смотреть на нашу постройку, качали головами, иные одобрительно, другие смотрели с недоверием, но ничего прямо не говорили.
В ночь перед сражением войска обходили священники, исповедуя и причащая всех желающих. Пришел и к нам невысокого роста худой монах с благообразным, но строгим лицом. Увидев его мои люди присмирели и, выслушав недлинную проповедь стали подходить для причастия и благословления. Я при богослужении снял для приличия шляпу и придав лицу самое постное выражение стоял тихо и не отсвечивал. Монах, закончив со своей паствой, подошел к нам с Казимиром и спросил негромким, но сильным голосом:
- А вы не желаете исповедаться перед боем?
- Простите святой отец, - отвечал я за нас обоих, - но мы не принадлежим к вашей церкви. Я лютеранин, а мой товарищ и вовсе католик. Помолитесь за нас сами, если это возможно, ибо божье заступничество нам не помешает.
- Разве ты, сын мой, - обратился он к Казимиру, - не посватался к русской девушке и не обещал ей принять святое крещение?
Я подивился осведомленности монаха, но промолчал, лишь подтолкнув бывшего лисовчика к монаху, дескать, я тебя предупреждал, теперь не жалуйся.
- Святой отец, торжественно даю обет, что если господь пощадит мою жизнь в завтрашнем сражении, я вернусь к вере отцов. - Твердым и немного торжественным голосом проговорил Казимир.
