Фельдмаршал прошение об отпуске подписал. Он знал, что война выиграна, и мог позволить себе быть щедрым.
— Заодно, граф, отвезете мои реляции императрице, — сказал Ласси.
Тогда я не понятия не имел, что в Петербурге меня ждет отнюдь не ласковый прием. Впрочем, даже если бы и догадывался, иного пути все равно не было. Я наивно считал, что готов к любым испытаниям, не понимая, насколько коварным может быть такое чувство, как зависть.
Сопровождающих было немного: Мюнхгаузен, Чижиков, Михайлов — те, к кому я привык, на кого мог опереться в трудную минуту.
Реляцию Ласси решил доставить как можно быстрее, потому было принято решение плыть морем. Мы сели на один из фрегатов Балтийского флота и направились к Кронштадту. Плавание было безопасным. Шведские корабли, от греха подальше, не покидали своих гаваней, Балтику не штормило. В какой-то степени поездка была сродни увеселительному круизу, вот только весело мне не было.
Я сам не мог понять, откуда взялась во мне эта вселенская грусть. Вроде все в порядке, я жив и здоров, плыву домой, где меня ждет любящая жена. Война закончилась, мы победили, причем недорогой ценой. Враг повержен и вряд ли сумеет скоро встать на ноги. Тем не менее, печаль отравляла все дни плавания. Я остро ощущал тоску, хотя так и не сумел объяснить причины, ее вызвавшие.
Барон, видя мою неприкаянность, неоднократно пытался развлечь меня. Он шутливо описывал свои злоключения по дороге в Россию, веселил охотничьими байками. Мои гренадеры с восторгом его слушали, хотя русский язык Мюнхгаузена оставлял желать лучшего. Нехватку слов барон заменял жестикуляцией и с таким жаром это делал, что становилось ясно — в нем погибает великий артист.
Я понимал, что на моих глазах рождается новая легенда. Не талантливый враль, а мастер увлекательного повествования, в котором было все, кроме неправды, ибо уж такова наша жизнь — она порой подбрасывает сюрпризы, с которыми не может сравниться полет человеческой фантазии.
Признаюсь, барону отчасти удалось развеять мою необъяснимую грусть.
Дом, милый дом! Только сжав в объятиях мою Настю, я понял, как по ней соскучился. А немного погодя узнал от ненаглядной добрую весть: через несколько месяцев я стану отцом.
Подозрение у меня возникло сразу, как только увидел слегка округлившиеся формы супруги. Сначала не поверил своему счастью, спросил осторожно. Она с улыбкой подтвердила догадку.
Боже мой, как я был счастлив, как радовался, сходил с ума и вел себя, словно мальчишка! Норовил закрутить в некоем подобии вальса Акулину Карпову, прошелся колесом, едва на стенку не запрыгнул, демонстрируя навыки паркура. Настя от души смеялась, а я просто млел.
Теперь эта земля стала мне в сто раз милее и дороже, ведь скоро по ней затопают ножки моего малыша.
Немного погодя, чуть-чуть успокоившись, я спросил, где шляется мой двоюродный брательник.
— На службе он сегодня, — ответила Акулина.
Карл вернулся с дежурства утром следующего дня. Невыспавшийся, но радостный и веселый. Ему успели сообщить о моем приезде. Он примчался сразу, как сменился.
— Всех шведов перебил? — с порога спросил Карл.
— Тебе парочку оставил, — усмехнулся я. — Здравствуй, братец!
Мы обнялись.
Слуги позвали за стол завтракать. Тем, связанных с войной, чтобы не, волновать супругу, мы старательно избегали, хотя я видел, что кузену не сидится на месте. Он так и ерзал на стуле, норовя расспросить о моих «подвигах», но вовремя спохватывался. Настя, пожалев несчастного Карла, разрешила нам перейти в мой кабинет и продолжить трапезу там.
— Думаю, вам есть что обсудить, — сказала она.
В знак признательности я наградил ее поцелуем в ушко. Она скромно потупила глазки.
Акулина накрыла нам стол в кабинете.
Возмужавший, превратившийся из юноши в мужа Карл моментально умял кушанья и накинулся на меня с тысячей вопросов. Интересовало его все. Я, как мог, удовлетворял его любопытство. Кузен только качал головой и вздыхал от зависти:
— Вот где настоящая жизнь! Не то что здесь!
— Лучше скажи — сработала наша с Ушаковым задумка?
— Пока нет, любезный кузен. Но знаешь что — удружили вы мне с генерал-аншефом! Надо же было такое отчебучить! Если б кто-то другой был, не ты, я обиделся бы и на дуэль вызвал.
— Прости, братишка. Это для большого дела нужно.
— Да я понимаю! Но все равно непривычно как-то.
Я улыбался. Мы ловили на живца и, поскольку других вариантов не было, выбрали самый на наш взгляд действенный. Что касается Карла… Ну, с него не убудет.
— Не переживай ты так! Все образуется. Ушаков твоей услуги не забудет, — приободрил я братца.
— Бог с ним, с Ушаковым. Не ради протекций стараюсь.
— Тем паче, — кивнул я.
Махнув рукой, кузен перешел на другую тему:
— Чем собираешься заняться?
— Донесение от фельдмаршала Ласси везу. Надо во дворец передать. Дело не сильно срочное, но откладывать его в долгий ящик не стоит. Сегодня же постараюсь получить аудиенцию у ее величества.
После завтрака я переоделся в парадный мундир и отправился во дворец. Увы, прием меня ожидал неласковый. Более того, реляции Ласси у меня забрали, а с остальным попросили не беспокоить. Аудиенция у императрицы так и не была назначена. Другими словами, я получил от ворот поворот.
Обычно гонцов с театра военных действий, да еще доставивших хорошие вести, принимали чуть ли не сразу. А тут полный отказ, причем мне было досконально известно, что здоровье императрицы не вызывало никаких опасений. Об этом сообщил мне хороший друг, ставший лейб-медиком императрицы, — Джон Кук. Он присматривал за Анной Иоанновной и заявил, что с ней все в порядке.
Наша беседа проходила за накрытым по такому поводу столом. Других посетителей у меня почему-то не было. Не чтобы они обычно осаждали мой дом, однако полное их отсутствию было нехорошим признаком. Придворная камарилья всегда держала нос по ветру.
— Я не знаю всех хитросплетений и могу ошибаться в выводах, но мне кажется, что есть люди, у которых твое возвышение стало вызывать большие опасения, — пояснил лекарь.
— И что это за люди? — мрачно спросил я.
— Их немного. В первую очередь это фаворит императрицы и его окружение.
— Чего он боится? Занимать его место я не намерен. Мне и так хорошо, — удивился я.
— Все просто, — заговорил англичанин, набивая трубку.
Здешняя медицина еще не догадывалась о вреде, который наносит курение, а я вряд ли сумел бы дать Куку исчерпывающие объяснения.
— Фаворит — баловень судьбы, игрушка, которая до поры до времени может многое. Но, как и дети, которые отказываются от старых игрушек ради новых, так и царственные особы непостоянны в своих прихотях. Для фаворита может случиться самое страшное — его заменят. Потому Бирон и страшится каждой новой фигуры у престола. Тем более такой, как вы, — неожиданно польстил мне Кук.
