Как ни старался Васильев замедлить свой шаг, а порог дома он все-таки перешагнул первый. Жадно осмотрелся, стараясь охватить всю картину в целом, невольно поморщился от странного химического запаха (да что там запаха – натуральной вони) в воздухе, с сожалением глянул на закрытые чем-то вроде матрасов (а снаружи еще и ставнями) окна, аккуратно обошел лужу, а потом и опрокинутую бадью. И довольно усмехнулся, при виде пары мужчин, разлегшихся на полу в очень странных позах, вдобавок и с повязками на глазах. Третий сидел к нему спиной, но обижаться на такую невежливость гость даже и не собирался. Потому что хозяин был очень, ну очень, можно даже сказать – чрезвычайно занят. Тем, что торопливо изливал на бумагу все вехи своей трудовой биографии, с указанием фамилий подельников и наводчиков, заработанных сумм и иных ценностей, адресов скупщиков того самого, заработанного непосильным трудом… Ну и так далее. А чтобы он не устал, или упаси Господи, не запамятовал чего-либо важного или мелкого, его нежно придерживал за плечи еще один гость незваный.
– Попались голубчики!
Больше он ничего сказать не успел, увидев знакомый жест, призывающий молчать. Тем временем начинающий литератор неловко дернулся, поворачивая голову на новый голос – и тут же слетел со стула, от короткого и вроде бы даже и несильного с виду удара. Немного полежал, приходя в себя, а затем та же рука, что отправила его на пол, вернула и обратно – причем все так же лениво, без малейшей натуги.
– Смотреть перед собой.
Даже ко многому привычного, и еще больше повидавшего жандарма проняло от равнодушной жестокости, прозвучавшей в этих словах. Но, в чужой монастырь со своим уставом не лезут, поэтому он просто начал смотреть по сторонам, выискивая дополнительные подробности. Вот еще один мужчина в странной черной одежде деловито разбирает на отдельные пластины непонятно-изогнутый металлический прямоугольник… Щит? Да еще и с прорезью в верхней части?.. Другой бережно сматывал тонкий провод со странной двузубой вилкой на конце. Третий… Михаил Владимирович оглянулся себе за спину, и поправился – четвертый. Интересно, откуда он взялся, если он видел снаружи только три тени? Впрочем, неважно. Четвертый буквально на минутку зашел, что-то шепнул Долгину и тут же вышел, умудряясь при этом передвигаться по половицам без единого скрипа.
– Руки.
Живо повернувшись в сторону стола, Васильев не без наслаждения пронаблюдал, как литератор тут же поспешно скрестил запястья за спиной, а затем, когда на них легла веревка, послушно улегся на пол, в изобилии усеянный мелкими и не очень осколками стекла. Всем троим надели мешки на головы, а на освободившемся столе аккуратно разложили два Кнута, десяток бумажных пачек с патронами и удивительно замызганную Плетку. Отдельным рядком – пять ножей и длинное трехгранное шило.
– Замер.
Один из братьев рискнул пошевелиться, чуть сгибая затекшие от долгой неподвижности ноги, и тут же сдавленно закхекал сквозь тряпичный кляп, содрогаясь всем телом – у сапога, что прилетел ему в бок, был удивительно твердый и острый носок. Подполковник тем временем плотоядно поглядел на солидную стопочку исписанных листов, увидел приглашающий жест Долгина, и немедля проследовал с ним на свежий воздух:
– Собственно, мы с ними закончили. Ваши дальнейшие планы?
– Не совсем понял, Григо…
– Без имен, пожалуйста.
– Кхм, виноват. Так какие планы вы имеете в виду?
– Они нужны вам живые и на свободе, или собираетесь посадить их в тюрьму?
– Пожалуй что второе. Этот ваш опросник, конечно, дело хорошее, но все же…
– Воля ваша. До утра за домом присмотрят, а там уж вы сами как-нибудь. Кстати, будете допрашивать, начните с самого старшего – остальные не то что грамоту не разумеют, они и двух слов толком-то связать не в состоянии.
Вернувшись в дом, жандарм первым делом прибрал чистосердечное и почти добровольное признание трех уроженцев Лифляндской губернии. Затем собрал в предупредительно оставленный поблизости мешок оружие, после чего довольно вздохнул – ночь, определенно, удалась. Повинуясь очередному жесту, он отступил в темный угол, где и наблюдал последний акт этой драмы: его спутник надел черную полумаску (мужчины в черной одежде носили немного другие, прикрывающие все лицо), тут же с голов захваченных латышей убрали мешки и подтянули их до сидячего положения, прислонив друг к другу. Потом выдернули кляпы и обманчиво-легкими шлепками взбодрили, подготовив тем самым к дальнейшему общению:
– Ну что, вы были хорошими мальчиками, и мы, как и обещали, оставим вас в живых. Люди ведь без рук живут? Живут, да еще как, даже детей строгать умудряются.
– Ты обещал!!!
Очередной легкий шлепок, после которого один из братьев на пару мгновений потерялся, напомнил о том, что кричать все же не стоит.
– Разве ж я соврал? Ни единого раза.
– Ты обещал.
Бывший писатель говорил тихо, и исключительно по делу, поэтому репрессий не последовало.
– Очень уж на вас уважаемые люди обиделись. Наказать просили.
Все трое ощутили у своих шей холодную, и весьма острую сталь, и в глазах двоих тут же появилась тоскливая обреченность – напротив них был такой же, как и они. Даже хуже, отнимающий чужую жизнь спокойно и расчетливо, словно выполняющий давно привычную работу.
– Ну, раз вам так дороги руки, будем прощаться? Да вы не бойтесь, тут кладбище рядом, так что похороним по-людски.
Третий брат все еще надеялся на лучшее, хотя его и самого уже отчетливо потряхивала мелкая дрожь:
– Мы сделали, что ты хотел. Обещал!
Долгин всей фигурой изобразил сомнение и раздумья.
– Тоже верно. Хм, пожалуй есть для вас одна возможность. Если будете совсем уж хорошими мальчиками, может и сдадим вас полиции. Целыми и почти здоровыми. Расскажете там о своих подвигах, сдадите подельников, и на каторгу с чистой совестью.
Подполковник в первый раз видел такое, чтобы три здоровых лба так откровенно радовались полиции и перспективе проехаться в Сибирь, или на Сахалин.
– Но учтите. Будете молчать, или сбежите до суда…
Шеям всех троих стало вдруг очень горячо. От собственной крови, выступившей из неглубоких, но очень длинных порезов.
– В Варшаву больше не возвращайтесь. А еще лучше, работайте за границей, тогда точно не увидимся. Понял меня, Лацис?
Мешки и кляпы вернулись на место, затем руки и ноги братьев связали за спиной, не забыв накинуть петельку и на шеи – так, что каждое шевеление лишь туже ее затягивало. Еще пяток минут, и в доме остались только его временные хозяева, терпеливо дожидающиеся того светлого мига, когда придут их арестовывать. Молчаливые мужчины в черном как-то незаметно растворились в ночи, и оставшиеся вдвоем Долгин и Васильев вновь, как и в самом начале, зашагали по улице в ночь. Прогулка их несколько затянулась – извозчики не баловали своим вниманием окраинные трущобы, так что пришлось как минимум полчаса старательно перебирать ногами. Впрочем… Прогулка им была не в тягость. Один время от времени поглаживал пиджак на груди (как раз там, где во внутреннем кармане лежали свернутые листы) и побрякивал содержимым мешка, а второй просто мечтательно улыбался, явно представляя себе что-то очень хорошее. Наконец, вдали показался экипаж с придремавшим прямо на облучке извозчиком. Еще один, еще, и сразу три на другой стороне улицы.
