Нашлись люди, решившие пострадать за общество и проехаться с князем в Курск. Там, при большом стечении народа, под торжественный колокольный перезвон, они торжественно отреклись от языческих убеждений и окунулись в крестильную купель. Смахивая с мокрых волос капельки воды и поправляя щекотавшие нежданно вымытую грудь крестики, вырезанные из кости, вятичи размышляли, смогут ли волхвы объяснить богам, ради чего разыгрывалась эта комедия. Грозы не случились, земля не разверзлась, и новообращенные вятичи решили, что все в порядке.
Проводником трубечского князя и его кметей как раз и был один из тех вятичей-христиан, ни разу не удосужившийся больше посетить церковь и стеснявшийся своего смешного крестильного имени Амнемподист. Сам он всегда представлялся так, как его назвали в детстве родители, выкрикнув имя в тот миг, когда жрец протянул нагое тельце ребенка первым лучам рассветного солнца: Година.
Година объяснил князю, что дальний путь представляет собой звериную тропу, и Перунова Плешь находится несколько в стороне от нее. Отряду придется сделать достаточно большой крюк, чтобы добраться туда, поэтому и потребуется ночевка в лесу. Короткий путь показался обитателям чащобы слишком сложным. В этом случае кметям придется самим пробираться через заросшие и заваленные пространства, и многое будет зависеть от везения. Или князь и его воины встретят ночь на удобной сухой поляне, где вятичи давно обустроили место отдыха, или же темнота застанет их в самой глухомани, и пробуждающиеся кровососы с радостью окажут людям самый нежный прием.
– Где наша не пропадала! – рубанул ребром ладони, словно избавляясь от мешающего препятствия, князь Всеволод. – И тут не пропадет! Веди коротким путем, Година!
Миронег подумал, что горячность – не лучшее качество для князя, но, по обыкновению, оставил мнение при себе. Во-первых, неуместно человеку незнатному поучать князя, когда не просят, а во-вторых, Буй-Тур Всеволод выбрал именно ту дорогу, которая и была нужна. Лекарь ясно видел светлый путеводный луч, протянувшийся по оттаявшей земле точно в бурелом. Неведомая сила, все чаще вмешивавшаяся в жизнь Миронега, подсказывала направление, только не объясняла, что ждет в конце пути.
Хотелось верить, что эта сила не навредит Миронегу и его спутникам. Лекарь не раз вспоминал в последние дни странный разговор, состоявшийся несколько лет назад в Чернигове, когда душа князя Черного пообещала Миронегу помощь мертвых. Помощь, когда настанет срок выступить против таинственного бога, готового уничтожить существующий мир.
Миронег не желал вмешиваться в борьбу сверхъестественных сил.
Как не желал быть хранильником.
* * *
Хранильником его сделала личная трагедия. Давно, когда ему было только четыре года, в небольшую деревню на севере, где жили его родители, пришли мужчины из племени весь, которые рыбачили в дне пути на восход солнца. Рыболовы платили дань Господину Великому Новгороду, но задолжали ее за три года. На прошлой неделе к ним заявились ушкуйники и вынесли все, что могли. Пытавшихся сопротивляться привязали к низким деревцам, высекли и оставили висеть на прогнувшихся от тяжести тел тонких стволах. Несколько человек не вынесли побоев и холода и умерли.
И рыбаки решили отомстить. Для них не было разницы, кто из славян ответит за содеянное, искали ближайших, первых, кто подвернется под горячую руку.
Деревня Миронега выгорела дотла, а у пепелищ остались лежать обугленные трупы.
Рыбаки соблюдали правила приличия. Детей и стариков не трогали, убивали только взрослых. Мстители не взяли ничего из скудного деревенского имущества, все пошло в огонь.
Ушкуйники видели со своих лодей далекие дымы на горизонте и рассказали, вернувшись в Великий Новгород, что на землях веси горят леса. Строго нахмурились брови новгородских бояр, которым принадлежали эти угодья, и морщинки на лбах боярских были похожи на прутья абака, где откидывались косточки при подсчете возможных убытков.
Оставшийся без родителей Миронег был обречен. Помилованные мстителями старики собирали своих внуков и внучек, а на спасение чужих детей сил уже не оставалось. Мальчику не было места ни в жалких землянках, вырытых на пепелище, ни во временных шалашах, не способных задержать ветер и дождь.
Но на второй день в сожженную деревню пришел мужчина. Он помог похоронить убитых, поправил на скорую руку несколько времянок и ушел, уводя за руку Миронега, недоумевавшего, куда подевались родители и почему они отдали его чужому дяде. По ночам Миронег иногда плакал и просил маму накрыть его одеяльцем, но утром, при пробуждении, видел каждый раз одно и то же лицо, и однажды память о родителях отошла в область иллюзий, подобных полетам во сне.
Мужчина относился к Миронегу, как к родному сыну, и с каждым годом мальчик все больше привязывался к нему. Миронег внимательно слушал рассказы о травах и минералах, амулетах и оберегах, заклинаниях и заговорах. Чем больше знаний откладывалось в голове Миронега, тем белее становились волосы мужчины, словно такова была плата за обучение наследника.
Свою смерть мужчина почувствовал заранее и смог приготовиться к ее приходу. Когда его тело остыло, Миронег развел на лесной опушке погребальный костер. Сизый пепел от сгоревшего тела ветер развеял по округе, осыпав желтеющие листья. Мужчина ушел в небытие, и Миронег даже при прощании не мог произнести его имени. Ибо мужчина никогда не называл его.
После смерти мужчины Миронег вышел из леса, к людям. Он был лишен их общества тринадцать лет.
* * *
За годы странствий по Руси Миронег помогал другим, пользуясь знаниями, полученными во время отшельничества, но не просил помощи для себя. Последние годы он прибился к новгород-северскому князю Игорю Святославичу, человеку честному и приятному в обхождении. Но Миронег знал, что не усидит долго на месте и не сможет служить одному господину.
Уже прошлой осенью хранильник принял решение перебраться к половцам, и хан Кончак не возражал против этого. Но что-то продолжало держать Миронега на Руси, не выпуская за пределы земель Ольговичей.
Последний раз вмешательство чуждой силы лекарь почувствовал весной, вскоре после того, как войско Кончака было разбито дружинами Святослава Киевского и отрядами черных клобуков. Миронег рассчитывал остаться в половецком лагере, но страшная головная боль гнала его прочь, на север. Чем дальше удалялся Миронег от половецких веж в сторону русской границы, тем слабее становилась боль.
Но что интересно, поездка в Курск, к Буй-Туру Всеволоду обошлась спокойно, и именно по пути к родному брату Игоря Святославича Миронег впервые увидел путеводный луч.
