— Маркотхский хребет, — рассеянно поправил Карбышев, снова отворачиваясь к Рокоссовскому. — Так вы говорите, что у нас с авиацией такое особенное?
— Пока ничего, — несколько смущённым тоном ответил командующий, — извините, Дмитрий Михайлович, невольно вас в заблуждение ввёл.
Карбышев улыбнулся.
— Извиняю, Константин Константинович. А теперь выводите.
— Дело в том, что существенной потребности в истребительной авиации у нас на текущий момент нет — ПВО наше вы себе прекрасно представляете.
— Представляю, — кивнул Карбышев. — Да и под Москвой истребители сейчас нужнее, что говорить.
— Да. Однако Ставка в ближайшее время намерена предоставить нам до восьми современных бомбардировщиков.
Генерал-лейтенант неопределённо хмыкнул.
— Восемь машин… Константин Константинович, вы же понимаете, что без истребительного прикрытия, без соответствующего обеспечения что восемь, что восемьдесят — одинаково обречены на немедленное уничтожение авиацией и ПВО противника.
Рокоссовский сдержанно улыбнулся.
— Извините, полагаю, после знакомства с представленными Ставкой документами вы своё мнение перемените.
Что-что, а соображал Карбышев быстро.
Генерал-лейтенант посмотрел в узкое окно вниз, на ангары седьмого яруса.
— Машины союзников? — произнесено это было уже вполне утвердительным тоном. — Какова бомбовая нагрузка?
— Пятнадцать тонн.
Коля восторженно пискнул: у огромного ТБ-7, который он и видел-то только на картинке, — четыре тонны, а у иногда прилетавших на их жёлтый аэродром ДБ-3 — всего-то две с половиной.
— Это что же, стратегическая авиация? — поразился Карбышев.
Рокоссовский покачал головой.
— В том-то и дело, Дмитрий Михайлович, именно что тактическая. Могут и в штурмовом качестве, полагаю, применяться. Правда, с пилотами сейчас некоторые проблемы — но решаются.
— И что же это Ставка в такой ответственный момент неожиданно расщедрилась? Я, впрочем, не авиатор, но, насколько понимаю, эффект от применения таких самолётов может быть грандиозный.
— Москва держится, как вы знаете, и держится уверенно. Вариант применения авиации союзников в обороне столицы рассматривался, но существует немалый риск утратить машины в массовых воздушных боях. А это — сами понимаете. Возобладало мнение, что большего эффекта можно достигнуть, атакуя коммуникации противника на территории Белоруссии. Ставка предполагает перейти к планомерному уничтожению инфраструктуры снабжения немецкой армии — формируется единое руководство партизанской борьбой, готовится большое количество диверсионных групп ОМСБОН… собственно, товарищ Мясников может внести ясность.
— Могу, — сказал товарищ Мясников, почёсывая шрам на лодыжке.
— И пятнадцатитонные бомбардировщики… — задумчиво произнёс Карбышев, — оригинальный подход к вопросу. Оригинальный, но главное — резону отнюдь не лишён.
— Нам предстоит в ближайшее время выработать соображения по данному вопросу, — сказал Рокоссовский. — От вас — как специалиста по обороне — Ставка предполагает получить комплекс мер, направленных на обеспечение безопасности лагеря.
— Ну что же, — улыбнулся Карбышев, — предварительное мнение я готов огласить прямо сейчас. Моё — как специалиста по обороне — мнение таково: пора переходить от обороны к наступлению.
ЧАСТЬ IX
Там, де нас немає
— А Хеббельс им и отвечает: «Это бесполезно — у фюрера феноменальная память!»
Ночную тишину разорвал дружный хохот двух десятков молодых разумных.
Юно смеялась вместе со всеми — клипса-переводчик неплохо научилась переводить анекдоты. Рядом утирал выступившие слёзы землянин Коля. За последнее время волосы его отросли, и теперь задорный белый чуб выбивался из-под тяжёлого головного убора. Молодой разумный мало следил за внешностью: отоспится, перехватит концентратов — и снова в эти бесконечные набеги.
— Смотри, Коля, доиграешься, — сказал однажды этот грубиян Мясников, — объявит тебя Гитлер личным врагом номер один.
Конечно, это была всего лишь шутка… впрочем, Юно уже знала, что личные поединки между здешними ситхами приняты не были. Милому грязееду ничто не угрожало.
«Какой же дурачок», — с привычной усталой нежностью подумала девушка, когда он чуть задел её рукавом толстой тёплой шинели, вздрогнул и отодвинулся. Всё-таки дикари — небезнадёжные, но дикари.
Хотя приходится признать, что в чём-то эта их первозданность действительно… не то что радует… освежает, наверное. Такое же ощущение производят миры, куда впервые приходит Империя — галактика велика, экспансии по-прежнему не предвидится предела. Многие солдаты, высаживавшиеся на вновь открытые планеты, рассказывают о пьянящем чувстве безграничной свободы, какое только и может дать настоящий фронтир. Иногда даже немного жаль, что Империя так быстро принуждает вошедшие в неё миры принять единую для всех культуру.
«Бывает иначе», — подумала Юно. Одну из планет, посмевшую противиться воле Вейдера, по его личному приказу сожгла дотла эскадрилья тогда уже капитана Эклипс.
Тот карательный рейд принёс ей долгие ночи кошмаров, репутацию ледяной убийцы и доверие — насколько вообще это понятие может быть связано с Владыками ситхов — Лорда Вейдера.
Доверие… вряд ли кто-то из здешних грязеедов вообще способен понять его ценность. Они постоянно противостоят угрозе внедрения вражеских шпионов — и при этом как-то умудряются сохранять веру в чистоту человеческих отношений.
Юно в очередной раз подумала, что, например, Половинкину она уж точно не хотела бы доверять подробности своего прошлого. Хоть он и ситх, хоть даже и не пытается скрывать свою бешеную ненависть к солдатам Державы Рейх — но это неправильная ненависть, обращённая словно не на самих врагов, а лишь на ту идею, за которую они сражаются. И сам Половинкин — неправильный ситх. Хвала Императору — уж на ситхов Юно… насмотрелась.
Девушка скосила глаза влево. В глубине поляны, чуть в стороне от остальных на поваленном бревне сидел Старкиллер. Странное дело: в отсветах костра Юно показалось, что на его губах еле заметно играет непривычная расслабленная улыбка. Земной штурмовик Хитренко только что завернул очередной анекдот.
— И кстати, — сказал Хитренко, дождавшись, пока бойцы отсмеются, — раз уж речь зашла — о тащ майоре тоже щас расскажу. Только это уже не байка, история натурально страшная, товарищам девушкам лучше удалиться.
Эклипс переглянулась с Гесурой. За последнее время девушки почти сдружились: всё-таки с одного корабля, а здесь, в чужом лесу чужой планеты — поневоле тянешься к своим. Грязеедки в лагере тоже, разумеется, были, но с Вааей общаться оказывалось много проще. Если бы ещё не этот пришибленный родианец, который вечно таскается за медичкой… впрочем, это не моё дело, напомнила себе Юно. По крайней мере, механик Двуул отличный, а вреда от него никому никакого. Кажется, он вообще слабо понимает, что творится вокруг — что анекдоты, что страшные истории…
— Мы не боимся, — с улыбкой произнесла Юно. Пар от дыхания растворился в осеннем воздухе. — Рассказывай свою страшилку.
Половинкин перевёл.
— Ну, дело хозяйское, — согласился Хитренко, — так, значит.
Он с повадкой опытного рассказчика поудобнее устроился на импровизированном стуле.
— Было это натурально перед войной, мы тогда на новой границе подъедались. Ну, то-сё — в общем, взяли диверсанта. Немцы их тогда пачками забрасывали — провода резать, комсостав и тэдэ. Ну, прихватили мы двоих… один, правда, сразу на тот свет вывернулся, зато второй в затычку полез. Тащ майор его спрашивает, а этот хад ни в какую. Мол, я белая кость, голубая кровь и высшая раса — а вы все мне тут должны сапоги лизать. То-сё — ни в какую. Заладил про сапоги лизать. Ну, гляжу, тащ майор сперва задумался об чём-то, потом достал бутылку — и к этому. Мол, обязательно сапоги оближу, только ты, мол, не побрезгуй, высшая раса, прими в знак смирения от скромных унтерменьшей. И наливает хаду полный стакан. Тот так посмотрел свысока — и этот стакан одним махом.
Бойцы заинтересованно молчали. Половинкин неодобрительно хмыкнул и подбросил в костёр пару деревяшек.
— Ты не хмыкай, — сказал опытный Хитренко, — слушай, шо дальше было. В общем, выдул он первый стакан — тащ майор ему тут же второй наливает. Вижу, немца уж повело, но не сдаётся. Только этот пригубил — а тащ майор его со спины кэ-эк тяпнет по темечку бутылкой! Ну, гансик, натурально, отрубился. Тащ майор ему ноги жгутом повыше колен перетянул, взял топор, — а мы там в избушке одной затихарились — вот… Ну и отрубил хаду обе ноги. Хрясь, хрясь — нет ног! Шо ты скажешь.
