И так будет всегда!!! — Сталин жестко резанул трубкой по воздуху.
В эту минуту его глаза, его взор источали невероятную силу духа и воли, абсолютную уверенность в своей правоте. Изумленный Берия, попав под гипнотическое воздействие взгляда вождя, приподнялся и захлопал в ладоши.
Верховный Главнокомандующий лишь усмехнулся и еле заметным взмахом руки посадил его на место. Затем подошел к рабочему столу, разжег потухшую трубку и вновь сделал небольшую затяжку. Посмотрел лукаво на Берию, улыбнулся и вновь стал прохаживаться по своему кабинету.
— Помню в 42-м году 15 августа, когда английская миссия приезжала к нам на переговоры, пригласил я Черчилля к себе домой выпить немного. Согласился. С нами были Молотов и переводчики. Провел Черчилля по кремлевской квартире, показал свои комнаты: кабинет, столовую, спальню. Всюду заглянул Черчилль, — Сталин улыбнулся. Его мутновато-серые глаза ожили, — даже в ванную заглянул английский премьер. Хотел видимо увидеть золотые унитазы. Нашу тоталитарную расточительность все искал. Не нашел. Не понимает, что большевика-руководителя отличает от всех других людей скромность. Жить он должен просто и достойно.
Три часа проговорили. Разошлись по-доброму, как… — Сталин подумал и произнес: — Как два больших звэря, поняв мощь друг друга…
Ну а теперь, покажи, что ты мне принес. Подсаживайся ближе, Лаврентий.
Берия взял листы докладной записки и подсев ближе к Сталину, четко и кратко доложил ему о подготовке и проведении операции «Olbricht». Упомянул о заброске группы под Варшаву, затем в Берлин, о вербовке немецкого разведчика под кодовым именем «Ариец». Зачитал последнюю шифровку, присланную из Берлина. — Таким образом, — подчеркнул нарком НКВД, — операция «Olbricht» вступила в завершающую стадию своего развития. Немецкий разведчик завербован, дал согласие работать на нас.
— Ты посмотри, как все неплохо получается, Лаврентий, — оживился Сталин. Трубку он больше не раскуривал, но держал ее в правой руке. — Он что так и сказал: может подбросить информацию о Черчилле?
— Да, товарищ Сталин. В ближайшее время мы получим секретную информацию о стратегических намерениях Англии.
— Хорошо бы ее получить к переговорам с англичанами. Ты же слышал, английская миссия второй раз к нам едет, причем по инициативе Черчилля. Интересно, что придумал, на сей раз потомок герцогов Мальборо?
— Не успеем к 9 октября, товарищ Сталин. Времени мало, три дня до открытия.
— А немец ваш не блефует?
— Не блефует, Иосиф Виссарионович. Мы гарантируем жизнь его женщине и ребенку, ими он очень дорожит. И готов за это снабжать нас секретной информацией. Все оказалось проще, чем мы думали.
— Вот как. Что это за женщина, ребенок?
— Это его бывшая баба из глухой белорусской деревни, Иосиф Виссарионович. Немец познакомился с ней еще в 41 году. Та родила ему дочь. Для встречи с ними он совершил невероятный прорыв на участке войск маршала Рокоссовского в мае этого года. Наделал много шума и передал немцам секретные сведения о начале операции «Багратион». Если бы немцы поверили «Арийцу» и перебросили танковые дивизии, то…
— Если бы да кабы, — Сталин сердито прервал наркома, обжег его колючим взглядом и с укором бросил в лицо: — Медленно работаешь, Лаврентий. Я помню это совещание. Был взвинчен до предела. Тогда Абакумов доложил о шифровках этого «Арийца». На карту была поставлена секретность операции «Багратион». Под сомнение в преданности партии попали лучшие генералы Красной Армии. Тогда я тебе дал команду разобраться с этим «Арийцем». Ты разобрался, Лаврентий, но не до конца. Это хорошо, что немец дал согласие работать на нас. Но мы не знаем главного. Как ему удалось добыть информацию о начале наступления, тем более о нанесении двух ударов Рокоссовским? В мистику я не верю. Это чепуха. Но и люди Абакумова не врали. Что ты скажешь, Лаврентий?
Берия сжался, потух. Он не ожидал такого поворота в разговоре со Сталиным. Он пришел похвастаться первыми успехами, а вождь потребовал все и сразу. Он не подумал об этом. Теперь надо выкручиваться. Он нерешительно поднялся из-за стола, чувствуя виновность перед вождем. Сдерживая внутренне волнение, преданно посмотрел ему в глаза. Набрав в легкие больше воздуха, твердо произнес:
— Узнаю, товарищ Сталин. Вы меня знаете, не подведу. Неделя-две и ответ будет лежать у вас на столе.
— Хорошо, Лаврентий, садысь. Я тебе верю, — уже мягче произнес Сталин. — Обязательно разгадай этот ребус. Чувствую, немец непростой. За ним кроется какая-то тайна. Вот и английская разведка зашевелилась, копает под него не без помощи наших двурушников.
Берия вновь вскочил: — Я вам сейчас все доложу.
— Не надо! — Сталин махнул огорченно рукой. — Абакумов доложит позже. Пусть вначале разгребет внутри СМЕРШа авгиевы конюшни… Ты говорил, что у тебя есть фото этой женщины и ребенка, покажи.
Берия посветлел, засуетился, получив временную индульгенцию от вождя. Его настроение быстро менялось от складывающейся жизненной ситуации. От меланхолии до невротического срыва – один шаг. Он достал фото из папки, передал Сталину.
Иосиф Виссарионович внимательно и долго рассматривал фотоснимок, где была изображена улыбающаяся Вера с Златовлаской на руках. Перевернул фото обложкой кверху. Не найдя надписи, возвратил фото наркому, коротко сказал:
— Красивая женщина. Не обижай ее, Лаврентий. Сними все обвинения. Покажите немцу, что мы русские умеем признавать и исправлять свои ошибки, если их допустили. Мы за открытый и честный разговор. Дело Ольбрихта возьми на особый контроль. Мы на пороге больших исторических событий…
Октябрь 1944 г. Рейхсканцелярия Гитлера.
Темно-серый, цвета маренго 901-й «Хорьх», замедлив скорость на Фоссштрассе, свернул на Вильгельмсштрассе и, пройдя проверку на контрольно-пропускном пункте, плавно въехал на почетный двор Рейхсканцелярии Гитлера. Открылась водительская дверь, из машины показалась чубастая голова унтерфельдфебеля танковых войск. Это был Степан Криволапов. Он улыбался. Его распирало от собственной самодостаточности и важности. «Посмотрели бы на меня сейчас детдомовцы, — подумалось ему. — Вот бы удивились, как из невзрачного «шибздика», так его дразнили старшеклассники, он превратился в личного водителя важного немецкого офицера, который приехал к самому рейхсканцлеру Германии. Разве это не исторический момент в жизни тамбовского сироты?»
Конечно, Степан помнил встречу с русским верзилой, сотрудником СМЕРШа, его прямые угрозы, они его страшили, и на случай опасности подготовил для себя план побега в Ниццу. Решение созрело сразу, еще в ресторане, после ухода русского великана. Но пока было тихо, дни проходили спокойно. Когда надо было подавить возникавшее иногда ночью в холодной постели чувство страха за свое будущее, он вставал, выпивал сто пятьдесят граммов шнапса и, ложась, прокручивал в голове несколько раз строчки известной песенки Утесова: Но в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо, — и успокаиваясь, засыпал.
В этот сырой октябрьский день Степан Криволапов не думал о себе. Он был полностью поглощен выполнением своих служебных обязанностей. Поданный к сроку исправный и надраенный до блеска вездеход для участия в исторической, как ему казалось, миссии – была его заслуга. Он был горд своим служебным положением.
— Мы приехали, господин майор, — Степан услужливо открыл заднюю дверь Ольбрихту. — Давайте я вам помогу, — он подал руку немецкому офицеру.
— Не надо, — коротко и с некоторой неприязнью ответил тот и самостоятельно вышел из машины. Переодетый в парадный мундир с наградами, нашивками, ремнями Франц Ольбрихт выглядел безупречно, под стать лейб-гвардейцам СС, стоявшим у колонн центрального входа в здание на Фоссштрассе.
Вместе с тем, Франц нервничал. Настороженные, бегающие глаза, резкие движения выдавали его волнение. Шутка ли, он идет на встречу с рейхсканцлером Германии, лидером нацистской партии, вождем немецкого народа. Одно дело планировать встречу и думать о ней, другое дело – быть участником этой встречи.
— Смелее, Франц, смелее. Мы у цели! — подбодрил друга Клаус. — Этот циклопический дворец – мишура, внешняя оболочка рейхсканцлера. За ней прячется маниакальный, шизоидный тип – нацистский идол. Скоро ты сам убедишься в этом. Зрелище малоприятное.
— Возможно, ты прав, — мысленно буркнул Франц и строго посмотрел на улыбающегося Степана. — Унтер-фельдфебель, здесь задерживаться нельзя. Выезжай отсюда немедленно! Ждешь меня на стоянке, из машины не выходить.
С лица Степана моментально сошла улыбка, он сжался, посуровел: — Слушаюсь, господин майор. Удачи вам. Держитесь, — Криволапов не обиделся на грубость офицера. Он понимал, что из Рейхсканцелярии бесноватого фюрера можно не выйти живым. Поэтому шеф нервничает.
