– Так, – медленно произнес чех, еще не поняв, куда клонит столь наглый «перевоплощенец», оказавшийся на проверку станичником, а тот свою линию начал гнуть с упорством фанатика.
– Золото из карманов они у меня вытряхнули. На семьсот рублей. Наше, казачье золото, из войсковой казны. Потому и большевиком назвали, дабы грабеж от себя отвести! Вон смотрите!
Родион вырвался из рук, держали его уже еле-еле, а потому проделать это оказалось нетрудным, и, подскочив к подножке открытой вагонной двери, вцепился как клещ в ногу чешского солдата, который несколько минут тому назад «облегчил» ему карманы.
– Ратуйте, православные!
Артемов с яростью, придавшей ему неимоверные силы, так рванул чеха на себя, что тот от неожиданности вылетел из вагона, аки птица. И нагадил так же – вот только вместо дерьма на изумленных казаков посыпался обильный дождь из золотых кругляшков…
Нукер Хубсгульского дацана Булат-батыр
– Где казаки, Доржи?
Подскакавший цирик лихо осадил коня перед Булатом и с усмешкой произнес, щуря и без того узкие глаза.
– Шубин повернул с казаками обратно на заимки. Забрал только своего приказного и наши «подарки».
– Это хорошо! – теперь и Булат-батыр удовлетворенно прищурился. Его замысел полностью осуществился, и он добился того, что кровь не пролилась на землю, как и приказал ему Панчен-лама.
Баяна казачий атаман не тронул, да и вины тайши не было – когда человек между двумя кострами оказывается, то поневоле один из них своими языками опалит.
И провести Шубина многого стоило – Тункинский волк сам отличался завидной хитростью, как говорят сами же русские, что такому человеку не стоит класть палец в рот, мигом откусит.
Атаман, как и ожидал Булат, бросился за ними в погоню, опоздав на сутки. И как ни петлял отряд цириков в степи, на третьи сутки казаки стали настигать похитителей.
Вот тогда Булат, как и задумал ранее, отрядил пятерых самых лучших нукеров с двумя плененными «мангусами» идти до самой Даурии, где властвовал Черный барон Унгерн, которого многие ламы втихомолку уже стали именовать земным воплощением кровожадного бога войны Сульде.
Отряд ушел по руслу реки, и вода смыла следы копыт, а сам Булат, задержавшись на месте, пошел в другом направлении, с двадцатью цириками и связанным казаком Лифантьевым.
Последнего все монголы не без основания опасались – пока вязали ночью безоружного казака, станичник ухитрился двоих нукеров изувечить голыми руками и вырвал саблю. Пришлось ударить по голове и, только оглушив, связать.
Шубин обманулся, не заметив подвоха, и бросился за уходящими на юг монголами. Бешеная скачка длилась еще три дня, и лишь только тогда Булат решил прекратить склоку, которая могла перерасти в кровавый бой. Лифантьева оставили в первом встречном стойбище, и Булат щедро наделил его за обиду доброй горстью золота.
С болью в сердце он оставил один из двух ручных пулеметов «Льюиса», добытых год назад у китайцев, добавив к нему непочатый цинк патронов.
С черной желчью, разлившейся по всем жилам, оставлял он это грозное оружие, но деваться было некуда: Панчен-лама, как всегда, оказался прав – война с казаками была абсолютно не нужна, а потому подарок должен быть именно таким, со значением.
И вот Доржи принес радостную весть – атаман намек понял правильно, пулемет с патронами забрал и увел казаков на свою заимку. Войны не будет, и кровь не прольется.
Что ж, теперь, даже если Шубин отправит своих лучших людей на самых быстрых конях в Даурию, то они просто не успеют – попавшие с иного мира «мангусы» уже будут далеко, отправившись за «широкую воду», куда так стремились.
Иначе поступить было нельзя, и убить их тем более – потому что духи начнут терзать тогда весь его народ. Еще хуже будет, если новоявленному Сульде казаки их доставят, то будет горе многим. Но если эти двое оживших «мангусов» сами явятся, в одиночестве, то несчастье падет только на их головы и никого не затронет…
Глава восьмая. Александр Пасюк
– Ратуйте, православные!
Дикий крик Родиона пригвоздил Пасюка к месту, словно десятидюймовыми гвоздями. От изумления бывший станичный атаман впал в столбняк, такой прыти Александр никак не ожидал от своего незадачливого молодого друга. И тут же события перед его глазами замелькали с калейдоскопической быстротой.
– Чехи красным адмирала Колчака сдали! Предатели России! И сто миллионов рублей себе заграбастали! Вот они, монеты!
На сбегавшихся со всех сторон казаков мелкими каплями упал золотой дождик. И колыхнулась толпа станичников знакомым с детства гулом, в котором Пасюк даже расслышал, как наваждение, хриплый голос попугая капитана Флинта – «пиастры, пиастры».
– Золото!
– Империалы!
Возбуждение на станции нарастало с геометрической прогрессией, и так быстро, что первая стадия «золотой лихорадки» моментально сменилось второй, на которую станичников стал науськивать его молодой беснующийся друг своими громкими воплями.
– Вон два вагона стоят! Они нашим золотом под завязку набиты, станичники! Возвратим России награбленное! Побьем схизматиков проклятых всем миром! И золото наше!
Пасюк опомнился, ощутив всем своим естеством, насколько накалилась обстановка на станции. Казаки срывали с плеч винтовки, глаза безумные, со знакомым желтым блеском.
Однако и чехи оказались не лыком шиты, вояки битые, опытные. «Братушки» живо попрыгали обратно в вагоны и оттуда стали высовываться хищные и тупые пулеметные рыльца «максимов», а также длинные стволы винтовок. Союзнический эшелон готовился принять последний бой, и всячески демонстрировал эту свою готовность.
Однако полученный эффект от грозных военных приготовлений оказался совершенно противоположным.
– Вот видите, станичники, как они за наше золотишко уцепились?! Да каждому из нас по пуду достанется, никак не меньше! Берем добро на шашку, казаки! Продуваним!
«Вот бес красноречивый!» – с нескрываемым восхищением и страхом подумал Пасюк, отчетливо понимая, что сейчас на станции пойдет не бой, а взаимная бойня. Его не прельщало оказаться прямо в эпицентре, ведь чешские пулеметы просто выкосят сбежавшихся со всех сторон казаков.
– Заряжай! Выводи на прямую наводку!
Пасюк бросил взгляд на дальнюю казарму, откуда донесся звучный командирский голос. Увиденное его напугало и обрадовало одновременно – с десяток казаков шустро разворачивали трехдюймовую пушку, направляя ее длинный ствол прямо на вагон, с которого торчали два пулеметных ствола. Еще несколько артиллеристов живо волокли к орудию два зеленых снарядных ящика.
– Твою мать! Так убить не за грош могут! Нет, господа-товарищи, гей-славяне долбаные, я в такие игры не забавляюсь!
Конвоиры пропали, Александра никто не держал, и он решил улепетывать подальше, прихватив с собою своего красноречивого друга – вот только тот уже куда-то исчез.
Наверняка Артемов быстро сообразил, что может начаться, и по своей натуре стал спасать самую дорогую для себя вещь – свою собственную задницу.
А вот казаки имели совершенно иное мнение, живо рассыпаясь и, залегая, громко передергивая затворы снятых винтовок. Из окна казарм тоже стали высовываться пулеметные стволы, обещая чехам фатальные неприятности – стенки вагонов и теплушек будут изрешечены за минуту, да еще разбиты фугасными снарядами в упор.
Хотя и станичников поляжет немало – казаки лежали открыто, и их просто выкосят пулеметным огнем.
– Щас начнется!
Поняв, что промедление смерти подобно, Пасюк мелкими шагами стал осторожно продвигаться к ближайшему зданию, как был пригвожден к месту звучным и властным голосом, в котором явственно слышалась нешуточная угроза и жестокость:
– Кто выстрелит, собакам скормлю!
Генерал в синем монгольском таарлыке, с галунными золотыми погонами был низкого роста, но держался так властно, крепко сжимая в руке ташур, что казалось, что он выше всех на голову.
Таких пронзительно-синих ледяных глаз, в которых плескалась черная водица жестокости и безумия, Родион еще ни разу не видел в жизни, они произвели на него жуткое впечатление. Впрочем, не только на него одного.
Нездоровая предбоевая суета на станции прекратилась, словно по мановению волшебной палочки. Сбежавшиеся со всех сторон казаки опомнились и стали изображать из себя случайных прохожих, спешащих по своим делам.
Перрон мгновенно опустел, на нем остались только подошедший генерал со свитой, цепочка охранников да неизвестно откуда взявшиеся конвоиры, которые встали рядышком с ним и Пасюком.
Дверь вагона открылась и на платформу спрыгнул чешский офицер, четко козырнувший генералу. Тот в ответ на приветствие нахмурился:
– Что это вы за балаган здесь устроили, капитан?!
– То большевицкие агитаторы постарались, ваше превосходительство! Вот он один из них, по дороге в наш вагон попросился!
