корпусов и проточить канавки, на фрезерном пройти их поперек… Затем приварить к ним днище с крышкой, в последней просверлить отверстие под взрыватель, нарезать в нем резьбу… С взрывателем пришлось довольно долго повозиться.
Федор выточил на токарном станке десяток трубочек под его корпус, плашкой нарезал резьбу. Метчиком – в отверстии на крышке.
– Не сбрехал, – заметил Прохор. – Справно сделал. А вот с пружиной на запал так просто не выйдет.
Тем временем прогудел паровой гудок. Рабочие двинули к выходу из цеха – обед. Федор поискал глазами полковника или хотя бы Дегтярева, но не обнаружил. Стало быть, обедать придется с рабочими. А что, в новинку?
Столовая нашлась в соседнем здании. За двенадцать копеек Федор взял щи (в миске плавал даже небольшой кусок мяса), кашу, кусок ржаного хлеба и чай. Закидывая в себя ложкой немудреную еду, вспоминал не устрицы и прочие изысканные блюда, отведанные в Париже, а скорее похожую столовку в Москве. Там тоже обочь сидели мужчины в одинаковых темных блузах, над столом стоял крепкий запах мужских тел, дешевого табака, к нему примешивался смрад горелого металла. В Москве такое было годами, и ничего, не помер без устриц!
После обеда удалось собрать взрыватели и опробовать тут же – за стальным щитом. Тротила на заводе не имелось, корпуса гранат решили заполнять бездымным порохом – благо есть в достатке. А также – капсюлей к запалу. На замедлитель же «дымарь» пошел, пропитанный особенным составом, чтоб не сгорал так быстро. Друг вспомнил про такой рецепт, нашлись к нему в аптеке реактивы. До ночи, наконец, управились. Эрзац, конечно, не граната, но для испытания сойдет. Поужинали прямо у станков. Прохор позвал мальчишку, Федор дал ему рубль, тот сбегал в лавку и принес хлеба с колбасой. Пора на отдых.
Не забирая вещи из трактира, Федор как был – в рабочей робе – отправился в казармы для малосемейных и одиноких. Начальник общежития, предупрежденный Гедеоновым, не знавший ранг нового жильца, ночлег предоставил, правда, лишь в казарме: свободных комнат не нашлось.
Ополоснув руки и лицо, Федор расшнуровал ботинки и засунул их подальше под кровать. Не потревожив спящего – не украдут. Слишком хороши они для мастерового – месячное жалованье стоят.
Наутро Гедеонов, прознавший, что его сиятельство устроили на ночлег в казарме с пролетариями, пришел в неописуемую ярость. Начальник общежития едва не распрощался с должностью, а Федору выделили отдельную комнату, вымыв и выскоблив ее до стерильной чистоты. Койку застелили свежим бельем, стол накрыли скатертью. Принесли стулья и шкаф. Федор послал за вещами в трактир. Предстояло обживаться.
* * *
Варвара, в отличие от князя, встретила утро на белоснежных простынях – в светлой и просторной девичьей спаленке. Одна.
Воротившись в Тулу, Варвара первым делом навестила подруг и вручила им парижские обновки. Их, конечно же, немедленно примерили. Дамы заперлись в гостиной, где принялись надевать корсеты и бюстгальтеры. Панталоны только рассмотрели – даже в женском обществе примерять их моветон. Полненькой Полине по душе пришелся бюстик с поясом – телу в нем приятно и нигде не давит. Алевтина выбрала корсет, подчеркнувший ее стройную фигуру. Да и сделан он изящно – грудь в нем будто на подносе. Расплатились за покупки, подивившись дешевизне – в Туле вдвое бы отдали, да и нет в продаже здесь таких фасонов. После пили чай. За столом Варвара рассказала о парижских приключениях, Алевтина и Полина ахали, качали головами. А потом спросили прямо: с Федором-то БЫЛО?
– Немцы помешали, – сморщилась Варвара, – из-за них пришлось Париж покинуть, да еще бежали впопыхах. Федор улетел на аэроплане, где сейчас, не знаю. Прячется от них, написал о том в письме.
– Немцы – гады! – согласилась Алевтина. – Хорошо, взялись за них.
И она поведала последние известия. Первым в Туле поплатился за принадлежность к враждебной нации фон Вернер, полицмейстер. Мало, что ушел в отставку, так еще получил предписание уехать за Урал. Началась мобилизация, но странная: первыми призвали в полки дворян германского происхождения. Сформированные части послали на Восток. На оружейном заводе прошли аресты. По подозрению в сотрудничестве с Германией жандармерия забрала двух инженеров. Неспокойно в городе, все шпионов опасаются…
Получив на станции багаж, Варвара занялась устройством дома. Заказала рамы на картины и развесила их в комнатах. В свою спальню поместила Ренуара – ей понравился букет на полотне. Краснодеревщики прислали им заказанную мебель, ее расставили по комнатам. Сделав это, Варя заскучала, оттого, наверное, завела поклонника.
Офицер из Главного артиллерийского управления, откомандированный в Тулу на завод, прямо-таки сиял нерусским шармом – с тонким интеллигентным лицом, аккуратно подстриженными усиками, уложенными кудрями. Штабс-капитан Ханс ван Нойлен познакомился с Варей в дворянском собрании. Представлен не был, но во время раскрепощенных нравов – это не обязательно: отрекомендовался сам. Сразу рассказал о предках из Южной Голландии и Северной Италии, осевших в России в конце прошлого века.
– Знаете ли, любезная княжна, что в Европе ходит новомодное учение господина Маркса? – просвещал Варвару. – Сей ученый муж утверждает, что пролетарии всех стран должны объединяться против эксплуататоров. Мои родители, все из хороших семей, проповедуют «эксплуататоры всех стран объединяйтесь» – голландцы, итальянцы, русские.
Разговор журчал в перерыве между танцами. Галантный кавалер не ушел в курительную и не засел в комнате за зеленым сукном, предпочитая общество барышни, это было приятно.
– Помилуйте, несносный Маркс и русских пролетариев призывает сплотиться против нас?
– О, нет. Русских он ни в грош не ставит. Ни богатых, ни бедных. Дай бог памяти… Вот что он написал о них: «Московия была воспитана и выросла в ужасной и гнусной школе монгольского рабства. Она усилилась только благодаря тому, что стала виртуозом в искусстве рабства»[4].
Ван Нойлен с удивительной легкостью и остроумием поддерживал разговор на любые темы, был исключительно просвещен в живописи, знал наизусть сотни стихов, виртуозно играл на фортепьяно. В ухаживаниях был настойчив, но вежлив.
Они встречались раза три. В последний раз штабс-капитан завел серьезный разговор. Ему под тридцать, родители торопят жениться. Но отец, отставной титулярный советник, поставил непременное условие наличие приданного у невесты. Их устроит и двенадцать тысяч. Благородное происхождение – само собой.
– Я могу жениться без согласия родителей, – сообщил Ван Нойлен. – Но тогда меня
