меня такое неизгладимое впечатление в психиатрической клинике.
— Здесь где? Что молчишь? — спросил я, когда слева появились корпуса онкоцентра, на строительство которого антисоветчик Сахаров отсыпал из личных сбережений кучу бабла.
— А я знаю? — вспылил Ашхацава. — Я сюда на машине не ездил! Как из метро идти — знаю. Вон, наверное, сейчас налево, на перекрестке.
— Предупреждать надо, я не перестроился, — буркнул я. — И куда ты меня направляешь? Односторонка же! Дальше поворачивать надо! Он что, возле больницы живет? — спросил я, когда мы наконец-то повернули в нужном направлении
— Нет, ему операцию вчера сделали, удалили опухоль. Там еще лимфоузлы убирали, так что сказали, дней десять полежит, а потом на амбулаторку выпишут.
Блин, как-то неудобно получается — человека вчера резали, а я собираюсь деньгами в лицо ему швырять. Придется смягчить и выразить недовольство одним лишь вербальным способом.
Мы долго искали место для парковки, чтобы потом идти меньше. Только встали между двумя «копейками», одинаковыми как близнецы, как я хлопнул себя по лбу.
— Предупреждать же надо было раньше! В больницу приехали, а с собой ничего не везем. Нехорошо получается.
— Так ему есть ничего нельзя, операция же на полости рта, — сказал Давид.
— Ну цветы тогда можно...
— Цветы мужчине?!
— Ладно, проехали — я вылез из машины, закрыл дверцу. — Лучший мой подарочек — это я.
Хитрый Ашхацава белый халат взял с собой. А что, надел — и практически пропуск в любое медучреждение получил, с ним можно забраться в такие больничные дебри, что простым смертным и фантазия не подскажет. От архива до прозекторской или операционной. Ну и студенческий. Этот охраняет там, где начинают задавать вопросы из серии «А вы кто такие?».
А мне пришлось идти к ворчливой гардеробщице. Дал ей рубль и она выдала мне вполне пристойную спецодежду медика, а не белую накидочку, которая у меня всегда почему-то ассоциировалась с анекдотом про действия населения при ядерной бомбардировке. Да, тот самый, про совет завернуться в простыню и выдвигаться своим ходом к ближайшему кладбищу.
Поплутав по лестницам и переходам, мы зашли в челюсти — так везде сокращают длиннючее «челюстно-лицевая хирургия». В холле на входе стоял телевизор, несколько больных с перевязанными лицами смотрели передачу «Ленинский университет миллионов». Это я заглянул через плечо старичка, который держал в руках программку из газеты. Пузатый чиновник в галстуке вещал из ящика про моральный кодекс строителей коммунизма, про нравственные основы советского общества. Рожа пропагандиста уже не влезала в телевизор — снимали его общим планом.
— Ты чего тормозишь? — «князь» потянул меня за рукав. — Завтра пара по политэкономии, наслушаешься еще
— Ты про Фрейда спрашивал, — мы зашли в длинный коридор, начали искать нужную палату. — Помнишь? Музей в Вене и прочее.
— Ну?
— Так вот, по Фрейду, люди сублимируют в своей речи подсознательные недостатки и скрытые желания. Озабоченный постоянно говорит о сексе, женщины на диете — о еде. Как не включу какого-нибудь партократа — обязательно попаду на тему морали, долга... Не потому ли, что наши чиновники чувствуют внутри себя недостаток нравственности?
— И подсознательно к ней тянутся?
— Да нет, только болтают.
Посмеявшись, мы зашли в палату к дяде Темиру. Внутри было еще двое пациентов, которые после приветствий, деликатно вышли. Мы сели возле кровати абхаза, переглянулись. А как с ним говорить то? Во рту тампоны, торчит дренаж. Горло тоже перевязано.
— Дядя Темир, мы пришли тебя проведать, — подал голос Давид.
— И поблагодарить за помощь с машиной, — добавил я. — Вот, хочу вернуть деньги, что вы доплатили. Это ни к чему.
Я достал сверток с купюрами, положил на тумбочку. Темир замычал, взял его, сунул мне обратно. И что ты тут будешь делать?
— Дядя говорит, — «перевел» мне Давид. — Ничего не надо. Подарок тебе.
Темир согласно промычал что-то.
— Может тогда какие лекарства достать? — мы с Ашхацавой переглянулись.
Абхаз отрицательно помахал нам рукой.
— Значит, у вас все есть?
Поднятый большой палец был нам ответом. Темиру надоело общаться с нами жестами, он взял ручку, блокнот. Написал об операции. Выяснилось, что дяде удалили часть языка и теперь придется заново учиться есть и говорить.
— Это так шашлык в мясорубке для тебя молоть будем, — неудачно пошутил Давид и заработал подзатыльник. Впрочем, дяде Темиру идея понравилась, он даже улыбнулся слегка. Жизнерадостный мужик, он обязательно выкарабкается.
Мы рассказали дяде последние новости, я описал поездку в Вену. Было видно, что Темиру это интересно, слушал он все внимательно. А потом пришла медсестра с каким-то жидким супчиком. Обед. Будут заливать местный суп-пюре через трубочку. Мы попрощались, пошли обратно на стоянку.
— Дядя был рад нас видеть. Надо будет на неделе еще разок к нему заехать.
— Есть такая детская игрушка — сообразил я — Магнитная доска. Под стеклом чешуйки металла и магнитный карандаш. Очень легко писать и стирать.
— Кажется, в «Детском мире» видел, — покивал Давид. — Куплю.
* * *
Ну, еще один визитик — и хватит на сегодня. Очень уж обширная программа. Устал я от этой беготни, надо отдохнуть нормально. Сейчас съезжу к Лизе, вернусь, и отключу нафиг телефон. Буду спать, пока не надоест.
Давид благородно вызвался поехать домой на метро.
— А зачем? Я всё равно к Шишкиной поеду, тебя завезти — даже крюк делать не придется. Сиди уже.
А абхаз явно воспрял духом. Наверное, переживал, что я с дядей разругаюсь. Сел в машину уже с улыбкой на лице.
— Слушай, а в музей Фрейда ты ходил? Как там? Интересно?
— Не ходил. Ты же понимаешь — нас пасли круглосуточно. Особо не разгуляешься. Но дом, где музей — видел. Да и что там интересного? Квартира его, библиотека. Даже кушетка, на которой лежали его больные, и та в Лондоне, говорят, они ее вывезли с собой, когда Фрейда выпустили из Австрии.
— Это вам рассказывали? Экскурсия была по городу?
— Угу.
Не объяснять же, что в музее я был, когда первый раз в Вену ездил. Году в одиннадцатом, наверное. Обычная квартира, ничего выдающегося. Никакого пиетета перед стулом, на котором когда-то якобы сидел старина Зигмунд, я не испытывал. Тот ли это стул? А кто его знает. Ну и ладно, вот поверхность, которой касалась задница знаменитого мужика. Мне в обморок от счастья упасть
