меня по щекам обеими руками. — «Он вошел, я не вошел…» Что ж ты путаешься, глупенький? Он — это и есть ты! Ты переместился в прошлое, чтобы помочь себе! И я очень горжусь тобой. Тобой, Мишечка!
— Правда? — забормотал я, успокаиваясь.
— Правда! Только я должна его увидеть. Понимаю, понимаю, что ты ревнуешь к самому себе, и ни чуточки не удивляюсь. Когда это любовь или ревность отличались логичностью? Но встретиться нам надо, иначе всей этой запутанности никогда не дождаться законченности! Понимаешь?
— Ага… — вздохнул я, аккуратно расстегивая пуговки на Ритином халатике.
— Прелюбоде-ей… — ласково затянула девушка, и стащила с меня рубашку.
Вечер того же дня
Москва, Большая Колхозная площадь
Рита стала ласковая-ласковая, мягкая-мягкая. И не потому только, что мы стол шатали в ритме сердца, а затем мяли постель — девушка успокаивала меня, нежной заботой разбавляя ёлочь воспоминаний.
Часам к семи я окончательно подобрел, и тут позвонил Иванов.
— Алло? Борис Семенович? Что-то с… Браиловым?
— Нет, Миша, с ним всё в порядке, — глухо отозвался генлейт. — Рана затянулась… Вон он, ходит уже. А Ленка страхует. Миша… У меня к вам большая просьба. Нужно спасти одну женщину…
Голос в радике смолк, доносилось лишь сиплое дыхание.
— Борис Семенович? — осторожно спросил я. — У вас все в порядке?
— Не знаю… — вздохнул Иванов. — Браилова ранила ту, кто стрелял в… в вашего дубля.
— Ту? — быстро переспросил я. — Это была женщина?
— Да… Хелена фон Ливен, дочь белого генерала. Выслужила «зеленый берет», сотрудничала с ЦРУ, а ныне она — гражданка ГДР. Мне трудно говорить, Миша…
Я напряг плечи — на них повисла Рита, чтобы лучше слышать.
— Понимаете, Миша… — голос чекиста задребезжал. — У меня не получается трезво судить, на чьей стороне Елена, и можно ли ей верить. Смешно, — издал он нервный смешок. — Я и забыл уже, как это бывает, когда поддаешься амурным волнениям, и вот… Сподобился. Миша… Елена очень дорога мне, несмотря ни на что. Она может умереть, Миша, у нее началась гангрена. Врачи готовы ампутировать руку…
— Руку можно спасти! — резко сказал я.
— Да! — возликовал Иванов. — И Браилов… Он сказал, что одному никак…
— Вы где? — перебил я бедного генлейта.
— В «Склифе»…
— Я сейчас приеду.
Сунув радик в карман, обернулся к жене.
— Рита…
— Я все слышала, — девушка поспешно натягивала трусики. — Я еду с тобой! Ты маечку не видел? Желтенькую такую?
Мне оставалось лишь уступить вкрадчивому напору. Вздохнув, я снял желтую майку с винтажного бра.
* * *
Дежурные провели нас в палату сложным путем, остерегаясь встреч с медперсоналом. Накатывало бесподобным зловонием — лекарственным, больничным духом, крепко замешанным на лизоле.
— Сюда! — прогудел накачанный провожатый, и я юркнул за распахнутые створки. Рита зацокала следом.
Браилов был тут — в выцветших больничных штанах и в каких-то дедовских тапках, крест-накрест перекрученный бинтами, маялся у занавешанного окна.
— Привет! — он крепко пожал мне руку, и замер. — Рита? Ты?
— Не узнал? — улыбнулась девушка, и медленно покачала головой. — Может, и сочинял кто про такие случаи… Не читала. Как вести себя, не представляю…
— Да вот… — закряхтел дубль. — Наворотили, напортачили…
— Мальчики… — Ритин голос обрел бархатистость. — Вы такие молодцы!
Мне показалось, что в этот момент она всё поняла про нас и про себя — засмеялась смущенно и кокетливо, пряча лицо в ладонях. Продолжая улыбаться, шагнула к Браилову, обняла его и поцеловала.
— Вы только дружите, ладно? — Рита провела ладонью по бинтам на груди моего двойника. — Миша… — она растерянно оглянулась на меня, и договорила немного деревянным языком: — Ты собрался в Новосибирск?
Дубль невесело усмехнулся, и кивнул.
— Да. В Академгородок. Кстати, познакомься, Рит — это Лена. Моя невеста.
Я почувствовал себя неловко, да и Ленка, по-моему, тоже — улыбалась она натужно, а вот Рита обрадовалась.
— Ой, мальчики, какие же вы молодцы! — воскликнула она, и мы с дублем переглянулись, совершенно обескураженные. Воистину, женское восприятие мира недоступно мужскому уму!
А вот Ленка сразу расположилась к «сопернице» — сработала иная, наверное, докембрийская химия.
— Приезжайте в гости! — вызвенела моя бывшая помощница. — Мы потом адрес пришлем!
Открылась дверь напротив, выпуская мрачного и расстроенного Иванова.
— Готовы? — вытолкнул он.
Мы с Браиловым кивнули.
— За мной…
Борис Семенович провел нас в просторную комнату, к трем окнам которой было сдвинуто столько же коек. Две из них пустовали, а на третьей металась в бреду молодая женщина. Пот заливал ее симпатичное лицо, сухие губы запеклись, но больше всего пугала левая рука, неподвижно лежавшая поверх одеяла — распухшая, красная…
— Мы еле нашли ее, — выдавил Иванов. — Стучались — без толку, взломали дверь, а она — вот…
— Товарищ генерал-лейтенант, — пропел дубль, — покиньте, пожалуйста, помещение…
— Да-да-да… — заторопился Борис Семенович, и удалился, зачем-то ступая на носочках.
— Ты, давай, рукой займись, — скомандовал я, подхватывая с тумбочки начатую бутылку «Боржоми». — Наружно, так сказать, а за мной — внутреннее…
Браилов кивнул, и возложил руки на больную конечность.
— Как энергетика? — поинтересовался я, сжимая и потирая сосуд.
— Да так себе… — ответил двойник. В голосе его подрагивал напряг. — Я почему и присоветовал Иванову тебя звать, одному тут никак. Да еще некроз этот…
— Очнулась, кажется, — встрепенулся я. — Ну-ка…
Сложенной марлей я утер женщине лицо. Затрепетав, поднялись веки, открывая глаза, полные муки. Медленно всплыло сознание.
— Жи-вой, — всхлипнула Елена, зацепившись взглядом за Браилова. — Ох, хорошо-то как… Но… Я же не могла промахнуться…
— Бронежилет, — вытолкнул дубль.
— Ну-ка, выпейте моего зелья, — вмешался я. Приподняв фон Ливен за плечи, поднес к ее губам горлышко бутылки. — Осторожненько…
Судорожно и жадно глотая, женщина выдула стакан или больше, и лишь затем глянула на того, кто ее поил.
— Не может быть… — залепетала она. — Вы что — близнецы?
—
