— Все понятно, граф, однако слово дано и мне срочно нужен полк. Кстати, каков минимальный состав полка в вашей армии?
— Вы очень вовремя поинтересовались, ваша светлость. Ну, ну, я все понимаю, у вас не было времени. Вообще пехотный полк должен иметь примерно тысячу — тысячу двести человек. Однако война началась так неожиданно, что во многих полках нет и половины.
— И если я приведу отряд в шестьсот человек…
— Никто не посмеет сказать вам, что вы не выполнили свой долг! У вас есть шестьсот человек?
— Если честно, то нет и половины. У меня рота мушкетер в полторы сотни стволов. Я могу навербовать местных жителей?
— Только добровольцев. Вообще шведы не слишком охотно идут в армию, особенно в нешведские части. Однако вы стали популярны, так что дело может и выгорит. А оружие у вас есть?
— На шесть сотен хватит. Я думаю. Наверное.
* * *
Вечером был мозговой штурм, на котором присутствовали все мои приближенные и офицеры. Когда я сказал, что у меня есть полторы сотни мушкетер — я безбожно преувеличил. Абордаж не прошел для моих людей зря, так что всего в строю было и немцев и померанцев девяносто шесть человек. Еще шесть десятков команды на "Марте", но от них на суше мало толка. Едва выйдя из дворца, я объявил собравшимся окрест зевакам, что набираю отряд "истребителей датчан". Присутствующие разразились приветственными криками, но записываться не спешили. Если бы можно было смотаться в Германию, то вероятно я навербовал бы необходимое количество искателей приключений. Но, увы, на это не было ни времени, ни возможности. Хайнц как самый опытный в вопросах вербовки предложил завербовать пленных датчан. Мысль была интересной, но пока ее отложили. Тем более что все пленные были моряками, а не пехотинцами. Ян предложил поступить по английски, то есть напоить в местных кабаках как можно больше народу, а утром объявить, как им повезло. В принципе тоже ничего, но так вербуют матросов — когда они утром просыпаются с похмелья, то корабль уже в море и деваться им некуда. Больше конструктивных предложений не было. В задумчивости я вышел из трактира папаши Густава с целью подышать. Уж больно голова устала от шума, производимого моим "штабом". Мое внимание привлекла вереница людей в цепях, которых гнали в сторону порта вооруженные стражники.
— А это кто? — Спросил я у вышедшего вместе со мной Клима.
— Известно кто, — ответил он мне. — Каторжников на галеры гонят.
— Какие к нечистому галеры? Нас же до сих пор блокируют датчане?
— Так-то оно так. Только куда их девать, каторжников-то, не солить же!
— И что, много тут каторжников?
— А кто их, окаянных, считал? Галер много и на всех, почитай, каторжники. Вольного-то туда никаким пряником не заманишь.
— А за что тут на каторгу отправляют?
— Да кто же их знает. Кого за разбой, кого за иную какую татьбу. Должников, бывает, за весло сажают. Особенно тех, кто налоги задолжал, тут с этим строго. Ну и пленные случаются, кто за себя выкуп заплатить не может.
* * *
На следующий день я с утра был у Акселя Оксеншерны. В двух словах я объяснил ему суть своей идеи. Тот если и удивился, то виду не подал. Еще через два часа я стоял перед толпой заросших и оборванных людей в цепях. Я предоставил право говорить Хайнцу, а сам всматривался в лица каторжников, пытаясь понять, что они за люди.
Хайнц не подкачал, он говорил простыми рублеными словами понятные любому недоумку вещи. Хотите и дальше горбатиться на веслах — сидите на попе ровно. Хотите вырваться отсюда и жить как лучшие люди на земле — солдаты герцога мекленбургского, тогда вставайте и идите к нам. У нас таких, как вы, только и не хватает. Но увы, ему не получалось достучаться до сердец будущих военных. Лишь безразличное молчание было ему ответом. Н-да, опять непруха… Опаньки, а что это? Один из сидельцев поднимает кудлатую голову и неожиданно противным голосом кричит: "А чего это немак гавкает?" И все это на русском, причем явно оживившиеся каторжане одобрительно ржут. Офигеть!
Выхожу вперед и, подпустив хрипотцы в голос, отвечаю.
— С тобой, свинья, не гавкает, а разговаривает капитан Ж… Гротте. Слыхал про такого? Нет? Сочувствую! И предлагает он вам, лишенцам, бросить к черту эти вёсла и заняться более почетным делом. А именно стать моим солдатом.
— А ты-то что за гусь?
— Я-то? Принц заморский, Бова-королевич, слыхал? А тебе не один хрен, кто тебя такого красивого из-за весла вытащит? Нет, если тебе на галерах нравится — так я не против, оставайся. А вот если кому надоело, то вставайте и идем со мной, только думайте быстрее — недосуг мне.
— А с кем хоть воюешь, королевич?
— А тебе не все едино? Ну, с датчанами.
— А кем верстаешь?
— Пикинёрами, ну или копейщиками по вашему.
Тут из толпы вылез здоровый звероватого вида мужик и прогудел:
— Не по чину мне в пешцы, я сын боярский!
Ага, похоже, это и есть неформальный лидер этой тусовки.
— Да хоть княжеский, мне без разницы! Вот будешь на Москве — там и будешь хоть боярином, хоть архиереем. А здесь либо у меня копейщиком, либо на галере гребцом. Покажешь себя, пожалую и конем и саблей.
— А верно ли ты королевич, чтобы жаловать?
— Я герцог, и отец у меня был герцог и мать из княжеского рода. В своей земле я все равно что царь, никого надо мной нет, и даже за столом римского цесаря могу сидеть, не снимая шляпы.
— На православных нас войной не поведешь?
— Сейчас у меня война с датчанами. Как она закончится — неволить никого не стану: хотите — служите дальше, хотите — отпущу на все четыре стороны. Мое слово крепкое!
— А запивная деньга с собой? — снова вылез кудлатый с противным голосом.
— Какая, какая деньга?
— А задаток, герцог-батюшка! Мы мыслим так, что воинские люди без оплаты не служат.
— Верно говоришь, но только то воинские. Они на службу приходят одетые-обутые, со своим оружием. Строй воинский знают, а ты как датчанина в драной рубахе и голым задом воевать будешь? Вот то-то! Кто ко мне пойдет, того накормлю, напою, в баню свожу. Одену, обую и вооружу. Да только смотрю, не получатся из вас воины, вы только языком горазды!
— Подожди, князь, слова обидные говорить! Воинское дело мы знаем. Тут почитай все ратные люди, есть стрельцы, есть казаки, Анисим, с которым ты лаешься — тот и вовсе пушкарь. Коли ты нас и впрямь от сей неволи ослобонишь и против православных не поведешь, я тебе крест на верность поцелую и в бой пойду. А там как бог даст!
— Ну, вот и договорились! Эй, Гротте, скажи стражникам, чтобы колодки сбивали.
* * *
На большой поляне неподалеку от памятного охотничьего домика мы встали лагерем. В четырех больших котлах рядом с небольшой речушкой кипятили воду для импровизированной бани. В нескольких котлах поменьше варилась каша для моих новоявленных солдат. Пока бывшие каторжники добирались до места под руководством капитана Хайнца, я сделал небольшой крюк к лагерю королевских войск. Въехав в расположение, я сразу же направил коня к маркитантам. У них явно было затишье, что, впрочем, понятно. Войска готовятся к выступлению, все, что нужно, уже купили, добычи еще нет и не ясно, будет ли. Всё застыло в напряженном ожидании — и тут я такой весь из себя. Одна отменно безобразная старуха, увидев меня, оживилась и закричала на весь лагерь противным голосом:
