Анька, начавшая было повторять: «Ой, бедная я…», поперхнулась и скорчилась от хохота.
«Да уж, хороши бы мы были, кабы сейчас боярыня заглянула, – усмехнулась про себя Арина. – Но получилось ведь! И без ворожбы получилось. Девчонка-то, кажется, отошла от испуга и слушает!»
– Умница, Аннушка! – с чувством сказала она зардевшейся от нежданной и непривычной похвалы девке. – Теперь на тебя и смотреть приятно, и дурой обозвать ни у кого язык бы не повернулся. Садись-ка снова рядом. Про спину, про спину не забывай, и про дыхание тоже. О чем это мы говорили? Об Алексее?
Арина увидела, как сразу вспыхнули Анькины глаза, интересно девчонке поговорить про него. Да еще с новым человеком и внимательным собеседником.
– Алексей… – даже имя старшего наставника Анютка произнесла с явным уважением, но дальше затараторила, восторженно округлив глаза и сразу теряя степенный вид боярышни. – Да такого, как Алексей, больше нигде и нет! Ты просто не знаешь! – она оглянулась на дверь и хихикнула. – У нас в Ратном и то не все слышали, а я подслушала, как дед про это говорил… Он знаешь кто? Он – Рудный воевода! Тот самый… Слыхала, может? Его даже половцы похлеще нечистой силы боялись! Вот!
– А ну стой! – прервала ее Арина. – Остановись, я сказала! А ну-ка теперь попробуй сказать: «Кто посмел боярышню дурой обозвать?!»
Анька открыла рот, попыталась было что-то из себя выдавить и тут же замолчала. Мордаха при этом у нее стала растерянная и немного несчастная, а рот удивленно приоткрылся…
– Ну что? – насмешливо поинтересовалась Арина. – «Бедная я несчастная, разума меньше чем у овцы!» теперь лучше выговаривается?
– Ой, а как же это? – Анька изумленно уставилась на Арину и захлопала глазами.
– А вот так! – молодая женщина оценивающе оглядела Аньку и покачала головой. – В том-то и дело, что была ты перед этим боярышней с виду – и повадка, и движения, и взгляд, вот и слова выговаривались как раз те, что боярышне впору, а жаловаться да плакать тебе расхотелось, смешно стало. Так?
– Ага… – растерянно подтвердила Анька.
– Вот и я перед собой боярышню видела и с боярышней беседовала. А забылась ты, так сразу передо мной деревенская баба-сплетница появилась. Вот как ты думаешь, тот же Алексей стал бы боярышню – просто так, к слову – дурой обзывать?
– Не-е-ет, наверное…
– Вот и я думаю, не стал бы. Не потому что побоится, а потому что дуры-то и не увидит. А бабу-сплетницу или девчонку сопливую?
Анька промолчала, только глаза отвела со вздохом.
– Ага, и сама понимаешь, – удовлетворенно кивнула Арина. – А потому запомни: кем себя чувствуешь, та ты в этот миг и есть! И другие тебя такой видят. Ощущаешь себя боярышней, а не плаксой сопливой и не дурной бабой-сплетницей, так и вид у тебя становится боярышне приличный, и слова ты говоришь, какие боярышне произносить пристало – глупости всякие на язык не ложатся, сама же только что почувствовала. Да и другие в тебе именно боярышню увидят. А боярышню-то дурой обозвать не всякий отважится. А потому… встать!
– А? – Анька аж вздрогнула от неожиданного окрика.
– Встать, я сказала! Спина, голова, голос, взгляд – все, как у боярышни! Не топчись буренкой на лугу, с ноги на ногу плавно переступай. Теперь оглядись… да не глазами елозь, а голову поверни… не верти, а степенно поверни, оглядись. Подбородок выше, в глазах властность. Ты в своем праве! Ощутила себя, кем надлежит?
– Да, вроде бы…
– Вот и это запомни: кем тебе хочется себя почувствовать, тем и держи себя. Внешнее и внутреннее у человека накрепко связаны. Если твоя неуверенность наружу прорывается, и ты с этим совладать не можешь, то и другие в то, что ты показать им желаешь, не поверят. И любой, кто собой владеет – сильнее и сможет тебя себе подчинить. Хочешь, чтобы другие в тебе боярышню признали – сама в себе должна ее ощущать, а для этого и выглядеть должна боярышней. И помнить об этом постоянно, и держать себя так, чтобы иного никто и помыслить не мог. Постепенно привыкнешь, и само собой получаться станет, по-другому уже и не сумеешь. А значит, и глупость ляпнуть или дурь какую сотворить тебе уже намного труднее будет – это тебе даже на ум не придет и не выговорится, и заставлять себя не придется.
Запомни, затверди как молитву и все время про себя повторяй: как женщина себя чувствует, так она и выглядит, как выглядит, так и чувствует! Запомнила? Повтори!
Анька повторила, потом, по требованию Арины еще раз, и еще… Постепенно речь ее становилась размеренной, плавной, даже напевной – заучиваемое правило начало превращаться в наговор, безотказно действующий помимо сознания. Арина этого и добивалась – девчонку нужно было довести до того, чтобы уже первые слова – «Как женщина себя чувствует…» – заставляли ее переходить в «состояние боярышни». Разумеется, получится это не сразу и, скорее всего, не быстро, но начало было положено. Анька ее услышала и, главное, ПОВЕРИЛА!
Арина незаметно перевела дух. Это перед своей негаданной ученицей она уверенность изображала, а у самой только что поджилки не тряслись – впервые она кого-то УЧИЛА… до этого разве что сестренок. Оказалось, это новое, увлекательное и неожиданно очень интересное дело. С Анькой сейчас она словно по тонкому льду шла и с радостью видела – получается! Девчонка на глазах другим боком поворачивалась: совсем не дура ведь! Вот и ее тут, как и Андрея, НЕ УВИДЕЛИ. Понятно, для того, чтобы Анютка изменилась и усвоила все то, что ей сейчас рассказывала Арина, одной этой беседы недостаточно, все за один раз не расскажешь, да и она сразу много не впитает, но все-таки, все-таки!
И еще одно. Как бы увлеченно ни занималась Арина с Анькой, а то, что от нее про Алексея услышала, мимо не пропустила… еще бы! Рудный воевода!
«Господи, неужто и вправду тот самый Рудный воевода, про которого дядька Путята сказывал? Вот никогда бы не подумала, что встречу его, да еще где… Хотя… воины всегда воина оценят, это для них главное, а прочее все не важно… И после этого мне будут рассказывать, что Андрея за лютость в бою сторонятся?
Недаром мне в Алексее сам дядька Путята почудился. Такого мимо не пропустишь. Силен, ой силен! И сразу понимаешь, что необычен он, и видел многое, и ума явно недюжинного. Но ТАКОГО я не ожидала: надлом какой-то в нем есть, что-то очень уж тяжкое пережил…
А Анна… Да, вот теперь понятно: Анна для него опора, спасение, она же его к жизни возвращает! А он для Анны… ах ты, Боже мой, это ж он мне отповедь не за себя давал, а за Анну – он на любого кинуться готов, кто не то чтобы опасностью для нее может стать, а просто неудовольствие ее вызвать! Я и не поняла сразу. А боярыня-то только с ним и может себе позволить женщиной быть… просто женщиной, а не боярыней.
