— Пошел вон! — теперь уже во весь голос, приказала я.
Старик, удивленно на меня посмотрел и попытался показаться незаслуженно обиженным и гордым:
— Это что вы такое, Алевтина Сергеевна, себе позволяете! Я не последний в Российской Империи человек, чтобы со мной так грубо женщины простого происхождения разговаривали. Мои предки в наилучшие дворянские книги записанные!
Ах, горяча, чертовка! Но, все равно дашь, никуда от меня не денешься! — насмешливо думал он. — После Васьки сама ко мне прибежишь, чтобы муж ничего не узнал!
Такого я уже вынести не смогла, вскочила с кровати, схватила с пола ночную вазу и замахнулась ей на старого греховодника:
— Вон отсюда, негодяй!
Кажется, Кузьма Платонович меня не понял и вместо того чтобы бежать без оглядки, жадно уставился на наготу, за что тотчас поплатился. Ваза была тяжелой и полной. Удар в лоб произвел на него сильное впечатление. Он вскрикнул и рухнул на пол посередине комнаты.
Пока он ползал по полу в луже среди обломков и приходил в себя, я быстро надела рубашку, и лишь только Кузьма Платонович встал на ноги, вытолкала его взашей. Теперь он думал обо мне очень плохо и ругал нехорошими словами, но ждать другое от человека, которому только что разбили голову, было бы наивно.
Когда я осталась одна, меня разобрал смех. Очень уж нелепым выглядел управляющий, когда я выталкивала его в двери. Не успела я успокоиться, как пришла Марья Ивановна. Она была бледна, старательно прятала глаза и не знала с чего начать разговор.
— Что с вами, что-нибудь случилось? — спросила я, так и не разобравшись в ее разрозненных мыслях.
— Алевтина Сергеевна, если бы вы только знали, — тихо сказала она и заплакала.
— Что знала? — не поняла я.
— Вы, Алевтина Сергеевна, вы любите Василия Ивановича?! — с трудом, выговаривая слова, спросила бедная девушка.
— Нет, конечно, — не раздумывая, ответила я, — чего ради, мне его любить?
— Но как же так? Ведь я сама видела, как вы ему нравитесь, а он, он, — Марья Ивановна потупилась и покраснела, — он обещал жениться на мне!
— Ну и выходите, ради бога, мне-то, что за дело? Я замужем и люблю своего мужа, — сказала я.
Марья Ивановна недоверчиво на меня посмотрела и уточнила:
— Неужели вы совсем не любите Василия Ивановича, ну, хотя бы капельку? Ведь он такой, такой, — Марья Ивановна улыбнулась сквозь слезы. — Он бывает таким душкой!
Интересно, кто ко мне придет теперь говорить о Трегубове, — думала я, спроваживая влюбленную сироту. Не успела я так подумать, как дверь заскрипела и в комнату заглянула горничная, молодая, симпатичная девушка. Я несколько раз видела ее в спальне Трегубова.
— Барыня, вас к себе барин кличет, — сказала она и исчезла.
Кажется все обитатели Завидова решили не оставлять меня в покое. Идти к Трегубову я не собиралась и не пошла. Вместо того села к окну и открыла книгу под названием «Аглая», тоже сочиненную писателем Карамзиным. Однако не успела я прочитать и четверти листа, как в коридоре послышался шум и гомон голосов. В дверь громко постучались, и не успела я ответить, как она распахнулась, и четверо лакеев внесли в мою спальню кресло с улыбающимся Василием Ивановичем.
— Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе, — сказал он, и жестом отпустил лакеев. Те тотчас же ушли, прикрыв за собой дверь. Мы остались вдвоем. Я молчала, ожидая, что он еще скажет. Трегубов, с улыбкой, указал на черепки устилавшие пол и засмеялся. — Так вы этой вазой угостили Кузю? То-то он пришел ко мне сам не свой, качается как пьяный и когда говорит об вас, заикается!
— Мне кажется, и вам лучше отсюда уйти, а то не ровен час и на вас что-нибудь упадет! — спокойно сказала я, не вставая со своего стула.
— За что же такая немилость? — скорчил обиженное лицо Трегубов. — Чем я-то вас рассердил, любезная Алевтина Сергеевна?
— Я не люблю, когда ко мне приходят без приглашения, — ответила я.
А девчонка-то с норовом, — подумал Трегубов, — тем приятнее ее будет объезжать! — потом он будто невзначай, осмотрел меня с ног до головы и решил. — Хороша, б…, Платонович даже губами причмокивал, когда рассказывал какова она голая.
— Я думал, меня это не касается, — сказал он вслух. — Мне казалось, что мы с вами друзья и нравимся друг другу.
— Когда, кажется, нужно креститься, — грубо ответила я. — Зовите своих носильщиков и отправляйтесь восвояси.
Трегубов так удивился отпору, что не сразу нашел что ответить. От обиды его лицо стало детским и глупым. В голове проскочило несколько не детских ругательств, но вожделение было так сильно, что он тотчас сладко расплылся мыслью как кисель.
— Чем же я вас так обидел? — плачущим голосом воскликнул он. — Неужели у вас нет сочувствия к бедному страдальцу?
— Когда моего мужа нет дома, я посторонних мужчин не принимаю, — зло, сказала я, подошла к дверям и распахнула их настежь.
В соседней комнате, прижавшись ушами к перегородке, стояли трегубовские лакеи-носильщики. Увидев меня, они отшатнулись от стены и принялись внимательно разглядывать друг друга.
— Уносите своего барина, — приказала я и, не обернувшись, ушла из покоев.
До обеда я в одиночестве гуляла по усадебному парку, и Трегубов больше ко мне никого не подсылал. О том, что барина отвергла жена лекаря, знал уже весь дом, включая гостей. На меня теперь смотрели как на какое-то чудо морское. Понятно, что в моем присутствии, все здешние обитатели думали примерно на одну тему, о Трегубове и нравах Завидова, и я смогла узнать много интересного.
Постепенно я начала понимать, что творится в усадьбе. Нежный Трегубов жил с целым гаремом дальних родственниц и красивых крестьянских девушек. Кого-то, ту же Марью Ивановну, он прельстил обещанием жениться, других подарками, крестьянки служили в доме горничными и получали за сговорчивость мелкие подачки. Вошин воспользовался слабостью товарища, и подстроил его связь с покойной Аграфеной Михайловной. Потом, застав любимого друга в постели со своей «сестрой», потребовал удовлетворения или женитьбы. Боязливый Василий Иванович от дуэли увильнул и вынужден был дать ему обещание жениться на обесчещенной девушке, но как мог, оттягивал свадьбу.
Когда я вернулась в свои покои, там оказалось несколько букетов роз. Правда цветы были уже привядшие, их явно срезали с поломанных кустов, видно из расчета, что, дареному коню в зубы не смотрят. Однако я не сочла, себя достойной такого «щедрого» подарка и выставила цветы в коридор. Весть о новой выходке «лекаревой бабы» тотчас распространилась по дому и к нашим дверям потянулись зрители, удостовериться в очередной неудаче любвеобильного барина.
