– Да. Так это и было.
– И вам было предложено кое-что сделать. И дали время на размышление. Допустим, до послезавтра…
– До завтра.
– А чтобы вы не сделали глупостей, предупредили самым серьезным образом. К примеру, рассказали, где работает и часто бывает ваша жена. С точностью до минут. Где учится, где гуляет и с кем дружит ваш сын. Чем он болел в раннем детстве. Что ему нравится и чего он боится.
Мужчина сжимал руки в кулаках до белых костяшек. Медленно поднял на меня глаза.
– Что… мне… делать?
– Все просто. Запоминайте номер. Записывать не надо. Трубку поднимет человек, которого вы будете звать «Пятый». Назоветесь… скажем… «Эпсилон». Дальше будете действовать по его указаниям.
– А… Родька? Света? Моя жена?
– Кое-что поясню. Ваша вербовка, а то, что я сейчас делаю, именно так и называется, так вот, ваша вербовка – моя личная инициатива. Можно сказать – должностное преступление. Прямо отсюда я направляюсь к своему руководству и докладываю о вашем согласии работать с нами. И убеждаю начальство в том, что это единственный выход обезопасить вашу семью. Вы согласны?
Я специально придал вопросу двоякий смысл: «Вы согласны», – что выход единственный, и: «Вы согласны», – работать вместе с нами. Оба фактора настолько взаимосвязаны, что требуют единого ответа. И этот ответ…
– Да! Я согласен.
– Тогда позвоните ровно в двадцать ноль-ноль. Звонок будут ждать.
Я встал из-за стола.
– Мне пора. И еще… только один вопрос. Как говорится, без протокола. Как бы вы поступили, если бы я не появился?
Мужчина бросил быстрый взгляд в мою сторону, потом встал, нерешительно отворил дверцу навесного шкафчика и достал с верхней полки… кобуру.
Я так и думал.
Что мы знаем о добре и зле?
Сначала мне «накрутили» за то, что долго нес изъятую у Трюханова кассету. Мичман, к слову, уже давно сидел в допросной, и с ним плотно работали. Пленка при этом была бы более чем уместна.
Досталось, одним словом.
Потом «накрутили» за своеволие при вербовке летчика Пронникова. Потом за эту же вербовку… похвалили. И сразу же дали перца за ключи от яхты, которых никак не мог дождаться несчастный Гришко.
Несмотря на его продолжительные страдания в яхт-клубе, на меня еще потратили чуть-чуть времени, чтобы всласть поплясать на моих бренных останках. А когда я, жалея ни в чем не повинного капитана, попросил транспорт, мне грозно указали на дверь. С дружеским советом прогуляться ножками.
Ну вот где логика?
У меня даже мелькнула мысль устроить детскую истерику, которой я порадовал в школе Гришко при нашем первичном знакомстве. Там, кстати, тоже речь шла о транспорте. Только Сергей Владимирович, коротко глянув в мою сторону, с удовольствием потянулся, встал из-за стола и начал выразительно перестегивать брючной ремень. На следующую дырочку.
Понял я. Понял! Иду уже.
– Постой минутку, – остановил меня шеф, – есть важная оперативная информация. Тебе стоит знать.
Я молча вернулся к столу и сел.
– Сегодня вышли на Агриппину Бонц. Точнее, она сама вышла на засадный пост. В районе Монастырской балки у Фиолента. От преследования уходила к морю, там сорвалась со скалы. При падении получила травмы, несовместимые с жизнью. Это все.
Нерадостно.
– Шла к точке эвакуации?
Пятый устало потер лоб.
– Избавь меня от очевидных предположений. Давай лучше займись своими долгами. Тут четыре остановки на троллейбусе – одна нога там, другая здесь. Вернешься – будем думать. И, кстати, завтра на выписку. Мать заждалась уже.
Кончаются мои домашние каникулы. Здравствуй, школа! Соскучились по мне, наверное, палочки в прописях да таблица умножения на задней странице тетрадки в клеточку.
Я вздохнул и вышел из кабинета.
Под вечер стало пасмурно. Осень уверенно вытесняла угасающее дыхание лета. На тротуарах стали появляться первые сухие листья и глянцевые кругляши каштанов, упруго скачущие по асфальту от удачного пинка ногой. Лохмотья низких кучевых облаков стремительно неслись по небу, будто опаздывая заполнить весь мир вокруг мрачной и унылой сыростью…
…Зато яхт-клуб блестел девственной чистотой!
Казалось, что бетонное покрытие в отдельных местах отмывали чуть ли не с шампунем. По крайней мере, солью и гнилыми водорослями уже почти не воняло. Яхты на суше стояли четко выровненными по шнурку рядами. Аккуратными стопками на палубах красовались спасательные жилеты и сложенный брезент. Особо порадовал новый, по-театральному яркий и жизнерадостный пожарный щит возле дежурки.
А вот товарища капитана на яхте жизнерадостным назвать было очень трудно. Угрожающе сложив руки на груди и прислонившись задом к переборке рубки, он в мрачном безмолвии наблюдал, как я приближаюсь к месту расправы. Праздника из моего прибытия на судно не получилось. Позвякивать ключами у себя перед носом и заискивающе улыбаться я начал еще задолго до подхода к трапу. Только ледяная глыба таять не собираясь.
– Вс-с-сыпать бы тебе, – с чувством произнес Гришко, выхватывая у меня ключи, – по первое число! Весь день испоганил, паршивец.
– Степан Андреевич! Миленький! Ругайте меня. Ругайте! Нет мне прощения!
– Не кривляйся! И без тебя тошно. Волна еще разгулялась…
Он нырнул в машинное отделение. Я в панике заметил брошенные мною еще днем впопыхах ласты. Стал бочком двигаться к ним.
– Ведь ходовые же у меня сегодня, – как черт из табакерки появился из трюма Гришко, – неплановый регламент, туды ж его. А ты носишься с ключами где-то! Диверсант.
– Степан Андреевич! Ну простите, пожалуйста. День сегодня сумасшедший. И, между прочим, довольно-таки удачный.
– Удачный. Что бы ты понимал в удаче, – продолжал ворчать, немного успокаиваясь, обиженный в самых лучших чувствах мореход. – Ладно. За то, что меня в яхт-клубе сегодня как адмирала облизывали… хи-хи… разрешу тебе с собой прокатиться. Обещал ведь. Расскажешь про удачу свою…
– Правда? Ура! Спасибо, Степан Андреевич! Век помнить буду!
– Не булькает спасибо твое. Беги вон к матросику, пускай трап уберет. И швартовы отдаст. Беги давай!
Я пулей метнулся к синеющему неподалеку помощнику.
Оказывается, Гришко – человек!
Не ожидал.
Ровно и монотонно стучал дизель.
Яхта, ныряя с волны на волну, ходко шла вдоль берега в юго-восточном направлении. Изредка сквозь разрывы в тучах мелькало ползущее к горизонту солнце. Закат пылал пунцово-красным.
Гришко с важным видом крутил штурвал, высокомерно посматривая в мою сторону.
