– Иди, потрогай один из них, почувствуй, восхитись.
Ладонь Квинна опускается на эфес, и руку обжигает трепет, в животе пожар, та твердость и давление, которые теперь ему кажутся сексуальными, и это ощущение двадцатилетней давности до сих пор волнует его физически, даже когда он молится, преклонив колени.
– Я вижу, вас не нужно подбадривать, сеньор Луис, – говорит Педернейраш, глядя на не по годам развитое достоинство, скрытое бриджами. – А теперь к бою!
И снова в его руке яркий металл, сплющенное серебро приземистой пивной кружки, помятое из-за ударов по черепу. «Хозяин велел мне больше вас не обслуживать». Его тело до сих пор помнит ту глубокую, восторженную радость. Квинн вернулся к своим духовным упражнениям, чтобы стереть воспоминания о грехе. Подготовительная молитва: попросить Христа великодушно направить все намерения и действия к его вящей славе. Первый пункт: грех ангелов. Были они наги и целомудренны, обитали в раю щедрости и милосердия, но в лесах и средь больших рек Враг рода человеческого развратил их. Они употребляли человеческую плоть, они радовались мясу своих противников, и потому мы заклеймили их как язычников, животных, без души и духа, годных только в рабство. Но тем самым заклеймили сами себя. Второй пункт: грех первого Адама. Воспоминания Квинна развернулись от покореженного металла в его кулаке к размозженному черепу на полу. Он снова слышал животные завывания друзей, которые подбадривали его сквозь пламя похоти и пьянства. Третий пункт: грех души, осужденной за смертельный порок. Отец Диегу Гонсалвеш, что вы о нем знаете? Мануэл, проводник, прилежный служка, не осмеливался и слова сказать против Церкви, но сутулые плечи и склоненная голова, словно бы он съежился перед ширью Риу-Негру, поведали Льюису о старом страхе. Земба, освобожденный раб, получив вольную в Белене, пробирался вверх по реке, где, по слухам, на огромной территории за Сан-Жозе-Тарумаш раскинулось настоящее эльдорадо, земля будущего, где можно забыть о своем прошлом. «Город Бога, – сказал он. – Там построено Царствие Небесное».
Квинн созерцал три греха и увидел, что они неразделимы: дерзновение правителей, дерзновение духа, дерзновение власти. «Теперь я понимаю, почему вы отправили меня сюда, отец Джеймс». Он завершил размышление молитвой «Отче наш». Но, пока утешительные слова обретали форму, река взорвалась вокруг, отвлекая его от размышлений: десятки речных дельфинов-бото подпрыгивали в воде вокруг пироги, выгибаясь, чтобы сделать вдох, некоторые вырывались на свободу из воды в восторженном прыжке. Сердце Квинна тоже прыгало от радости и удивления, пока он в молчаливом благоговении смотрел на летящего и крутящегося бото в верхней точке арки. Ангелы двигались над варзеа, скользили по лесному пологу, их ноги касались верхушек деревьев. Ангелы были карминными и золотыми, Мадонна – голубой и серебряной, ангелы несли арфы и псалтерионы, барабаны и маракасы, мечи и изогнутые луки – силы небесные. Мы боремся не против людей, а против невидимых сил, сил тьмы, что правят миром.
Пирога вышла из узкого фуру в главное русло, и Квинн в изумлении непроизвольно поднялся на ноги. От берега до берега все было черным-черно от каноэ. Мужчины, сидя в кормовой части, толкали вперед свои подпрыгивающие деревянные скорлупки, а в лодке сидели их семьи. Некоторые суденышки были полностью заняты широко улыбающимися детьми, мокрыми от брызг. В центре флотилии высился объект, вызвавший изумление Квинна. По реке плыла базилика. Неф, алтарь, апсида, опоры и окна – церковь во всех деталях от деревянного купола до распятия между двумя башнями. Каждый сантиметр базилики покрывали резные и раскрашенные рельефы с изображениями сцен из Евангелия, мученичества святых и сошествия ангелов, круглые окна-розетки отражали свет заходящего солнца. На деревянных продольных брусьях красовались рисунки цветов. На огороженном балкончике над портиком стояли фигурки, крошечные, как насекомые. Образ насекомого преследовал Квинна, поскольку величественная церковь, чудилось, скользит по воде на тысяче длинных ножек. При тщательном рассмотрении оказалось, что это лес весел, который сплавлял высокое здание по реке. Но базилику двигала не только сила человеческих мускулов. Флероны продолжались, превращаясь в мачты, там висели коричневые пальмовые листья-паруса, на башне возвышались бушприты, леера и флаги. На одном – фигура Богородицы с Младенцем, на втором – женщина, стоящая на одной ноге, ее торс оплетали лианы и цветы. Красные обнаженные тела, раскрашенные в черный цвет экстрактом плодов женипапу[176], облепляли веревки и тросы. Затем Квинн перевел взгляд на верхушки мачт. Каждую из них венчала огромная резная фигура ангела: труба, арфа, меч с ромбовидным лезвием, щит и кастаньеты. Лица небесных созданий были такими, как у людей в каноэ: черноволосые ангелы Риу-Негру с высокими скулами и узкими глазами.
Теперь из базилики зазвучали колокола. Фигуры на балконе пришли в движение, и огромное каноэ вырвалось из линии причальных свай у носа плавучей церкви. Квинн прочел надпись над главными воротами, хотя уже знал, что там должно быть написано: «Ad maioram Dei Gloriam»[177].
Богоматерь Затопленного Леса
6–8 июня 2006 года
Марселину Хоффман разбудил серебряный дождь. Ее лицо и волосы увлажнились от росы, спальный мешок блестел под яркими капельками тумана, похожими на куколки какой-то необычной сатурнии луны. Потолок из мягкого пушистого облака летел над лицом, казалось, так близко, что можно лизнуть. Морру внезапно ампутировали, их верхушки исчезли в тумане. Марселина смотрела на текущую серую слезу вокруг игл и стержней антенн, которые венчали высокие многоквартирные башни. Она высунула язык – не поцелуй, а проба на вкус – и позволила теплой мороси попасть на него. Уличные шумы притихли, шины шлепали по мокрому жирному асфальту. Чайки всхлипывали, то появлялись, то исчезали в тумане, под их желтыми алчными глазами лежал пропитанный дождем Копакабана. Хриплые предсказатели погоды. Марселина задрожала в своем мешке, крики птиц всегда тревожили ее, голос моря окликал из-за горизонта: новые миры, новые вызовы.
Квартира внутри показалась холодной и брошенной. Мебель была прохладной на ощупь, влажной и незнакомой, одежда в шкафах принадлежала предыдущему, сбежавшему жильцу. В помещение вернулся ее природный запах – отличительный феромон места, который ударил в нос Марселине с почти физической силой в тот момент, когда агент открыл дверь, и который она с таким трудом изгоняла с помощью ароматических свечей, ароматических ламп, кофе и маконья, но смрад проползал обратно под дверь и через вентиляционные решетки всякий раз, когда она уезжала больше чем на пару дней. Марселина сварила кофе и почувствовала, что кухня наблюдает за ней. Приходится ходить на цыпочках в собственном доме.
