Жар отступил, исчез, оставив вместо себя мокрую от пота подушку. День, два, три или неделю? Сколько она пролежала, то свернувшись в клубок под пуховым одеялом, то разметавшись в бреду, сухими горячими губами шепча далекое, любимое имя? Сколько? Она не помнила.
Яркими вспышками возникают видения. Вот Агашка с круглыми от испуга глазами ложечкой вливает ей в рот горький травяной настой. Молодой граф с озабоченным лицом осторожно гладит ее по голове, что-то говорит… непонятно, слов не разобрать. В глазах туман, уши забиты ватой. А этого господина она не знает. Доброжелательный взгляд за блеском пенсне, мягкие, но сильные пальцы, порошки и пилюли, от которых рот заполняется тягучей слюной. Хочется сплюнуть, но непослушен язык и саднит охрипшее горло.
– Очнулась? – черномазая физиономия скалилась в радостной улыбке. – Побегу барину доложусь, он седня уже трижды справлялся.
Юлька, откинув одеяло, села на кровати. Заметив на маленьком столике – у изголовья – небольшую крынку, жадно приложилась к ней; тоненькая струйка теплого парного молока ласковой змейкой скользнула по груди. Желудок предательски заурчал.
– Изголодалась? – дверь, скрипнув, открылась без стука. На пороге стоял молодой Шереметьев. – Сейчас покормят тебя.
Из-за его спины вынырнула Агашка с деревянным подносом в руках. Юлька бросила голодный взгляд – не удержалась. Тарелка куриного бульона, пышный ломоть свежеиспеченного хлеба… блаженство!
– Ладно, ты поешь спокойно, не буду мешать, – граф мягко улыбнулся. Уже уходя, обернулся: – Сил набирайся… А вот после и поговорим!
Юлька поперхнулась. Не забыл, значит. Придется изворачиваться. Что б ему такого наплести?
Плести ничего не пришлось – после полудня в имение прискакал Федор Козловский, личный курьер императрицы. Заядлый театрал, поэт и ее напарник по висту. Примчался, доставив волнующую весть: государыня милостью своей почтит присутствием очередной прием, устраиваемый старым графом Шереметьевым. Кусково погрузилось в хаос.
Дворовой люд носился очертя голову, из кладовых на свет извлекались окорока, соленья, беспрестанно хлопали двери винных погребов, молодой граф сорвал голос, отдавая приказания. К концу недели обитатели усадьбы напоминали загнанных лошадей. Даже Юльке досталось. Правда, толку от нее было мало, больше путалась под ногами. Но нет худа без добра: и силы восстановились, и Шереметьеву было не до нее.
Когда кавалькада из десятка карет въехала в имение, сумасшествие возобновилось с новой силой. Екатерина II вышла из шестиместного экипажа в дорожном костюме славянского покроя, сверкая бриллиантами голубой Андреевской ленты. Хоровод дворовых девок в нарядных сарафанах и кокошниках закружился вокруг, вздымая пыль каблучками. Арапчонок, лихо выскочив из толпы встречающих, устремился к государыне, держа на вытянутых руках расшитое полотенце с пышным караваем.
Далее следовал торжественный обед. Юлька суетилась вместе со всеми, носила блюда с кухни, убирала грязную посуду, переливала в хрустальные графины вино из дубовых бочек… Словом, познавала светскую жизнь с изнанки. Пару раз поймала на себе оценивающий взгляд фаворита. Когда он подмигнул ей, не удержалась – показала язык. Его светлость расхохотался.
По окончании пиршества императрица в окружении свиты направилась в театр. Юльке тоже нашлось место – за кулисами. Вместе со всеми хлопала в ладоши, зачарованно наблюдая за постановкой. Итальянская опера-балет. Не даром театр Шереметьева считался лучшим на Руси – на миг ей показалось, что она сидит в ложе Большого театра.
– Юлия, – отвлекла ее от сцены запыхавшаяся Агашка. – Идем со мной, поможешь. Барин шампанского требуют.
Бегом на кухню, шагом в зрительный зал. Тонкие фужеры звенят чуть слышно, запотевшее от льда серебряное ведерко с матово-зеленоватой бутылью оттягивает руки.
– Браво, Николя, – императрица, лениво обмахиваясь веером, благосклонно взирает на молодого Шереметьева. – Божественный спектакль! Постарались на славу. Передайте актерам мое восхищенье. На двух девушек с тяжелыми золочеными подносами ноль внимания.
– Всенепременно, Ваше Величество. Я счастлив, что смог доставить вам удовольствие.
– Но почему я не вижу наших русских комедий? Ни в столице, ни у вас, мой юный друг. Сплошь и рядом французы, итальянцы, англичане. Пора создавать свою школу театрального искусства. Не забывайте – идет война. Мой народ должен воспитываться в исконно русском духе. Патриотизм, любовь и милосердие – эти качества всегда были присущи и простому люду и аристократии. Задумайтесь об этом.
– Обязательно, матушка-государыня.
Молодой граф клятвенно прижал руку к сердцу. Заметив Юльку с Агашкой, украдкой поманил их пальцем.
– Вот девки у тебя красавицы. Настоящие русские красавицы, – императрица, пригубив шампанское, внимательно посмотрела на подружек.
Юлька в ее нынешнем теле хоть и была красавицей, но эллинского – не русского типа. Но спорить она не стала. Не по чину. Лишь задумалась слегка, пытаясь представить себя со стороны. Потому и вздрогнула, когда государыня обратилась к ней с вопросом.
– Как тебя зовут?
– Юлия.
– Хорошее имя. Знаешь, что оно означает? Она знала. Но головой покачала отрицательно.
– Пушистая. – Екатерина чуть заметно улыбнулась. – А петь ты умеешь? Знаешь какую-нибудь песню… – чуть задумавшись, продолжила: – О русском воине, что на чужбине проливает кровь во славу Отечества. Или о тех… – голос зазвенел высокой нотой, заставляя умолкнуть разговоры. – Об иных бойцах, кто в заморских странах добывает могущество империи, годами не видя родную землю… Знаешь? Вопрос прозвучал резко, словно выстрел. Юлька молча кивнула – умеет. И знает.
– Вот и хорошо, – поставив фужер на стол, государыня оживилась. Но смотрела с недоверием. – Спой, а мы послушаем.
Беспомощно оглянувшись на графа, девушка под заинтересованными взглядами гостей направилась к фортепиано. Эту песню когда-то, очень давно ей пел Денис. Простая, с незамысловатым мотивчиком, но чем-то цепляющая за душу. Откинув крышку, она выдержала паузу, дожидаясь тишины, и негромко запела:
Я в весеннем лесу пил березовый сок
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал
Что любил потерял что имел не сберег
Был я смел и удачлив но счастья не знал
И носило меня как осенний листок
Я менял города я менял имена
Надышался я пылью заморских дорог
Где не пахли цветы не блестела Луна
И окурки я за борт бросал в океан
Проклиная красу островов и морей
И бразильских болот малярийный туман
И вино кабаков и тоску лагерей
Зачеркнуть бы всю жизнь и сначала начать
Полететь бы опять к певунье своей
Но узнает ли старая Родина-мать
Одного из пропавших своих сыновей.
В наступившей тишине не было слышно ни вздоха. Лишь невесомый шелест платьев, да чей-то судорожный всхлип. Поднявшись с кресла, императрица широким шагом пересекла сцену, прижала девушку к груди и троекратно расцеловала.
– Держи – заслужила! – в ладошку упал перстень с крупным бриллиантом. Глаза государыни подозрительно блестели. Повернувшись к молодому графу, она укоризненно покачала головой: – И такие таланты ты, Николя, прячешь от меня… – тихонько шмыгнув носом, гордо вздернула вверх подбородок: – Идемте играть в шахматы. А дев… Юлия будет у меня черной королевой!
Тяжела оказалась корона, высочайшей милостью увенчавшая прелестную головку. Шахматная доска размерами мало уступала теннисному корту. Зал для приемов был забит до отказа: свита, гости из ближайших имений, хозяева – с трудом, но уместились все. В центре, на черно-белых мраморных плитках выстроилось шахматное войско. В роли фигур выступали слуги.
Играли пара на пару. В соперниках у государыни были Григорий Орлов и ее личный курьер. В напарниках – молодой граф Шереметьев. Уже на третьем ходу Екатерина нахмурилась – позиция ей явно не нравилась. Цокая каблучками по «доске», она с задумчивым видом прошлась среди «фигур».
– Лошадью ходите, Ваше Величество, – неведомый черт опять дернул Юльку за язык. Кто-то далекий в голове, хихикнув, прошептал: «Век воли не видать». – На «с6».
– Думаешь? – также тихо вопросила императрица, с сомнением косясь на ожившую «королеву».
– Контргамбит Альбина, – еще тише пояснила Юлька. – У них не будет ни единого шанса.
Королевский гамбит был известен давно, и в этой эпохе он был самым популярным дебютом. Остроатакующее противоядие румынского гроссмейстера по вполне естественным причинам широкого распространения еще не получило. Через десять минут Екатерина подошла со следующим вопросом:
– А теперь куда?
