Трубы решили изготовлять из дерева.
Строили больше года, деньги потратили, людей поморили. А потом взяли – и бросили.
Командир из Четвертой под долгу своей штабной службы имел возможность видеть важные документы. Подписку не давал, поэтому позволил себе процитировать вслух. Руководство строительством, как выяснилось, категорически отказывалось отчитываться о потраченных средствах «во имя достижения высших государственных интересов и обеспечения конечных успехов международной пролетарской революции».
Семен запомнил – такое не забудешь. Особенно если в деревянную трубу вылетело больше миллиарда. Золотом, не бумажками.
Кто знает, какие «государственные интересы» имелись в «Сеньгаозере»? На Алгембе – трубы деревянные, тут – красные амебы с ложноножками наперевес, в алюминиевом баке плавают.
Бывший замкомэск Зотова размышляла совсем об ином. Лес ей нравился, чистый, строгий, полный хвойного духа. И путешествие по душе – невесть куда, к тайнам и двухметровым змеюкам. Но в любом деле требовалась ясность, а вот с ней-то были проблемы…
– Сколько было их таких, отважных,
А теперь они в земле во влажной.
А какие были хлопцы званы,
Как огни, глаза у них сиялы.
Идущий сзади ротный удивленно хмыкнул. Где хрипота, где низкий бас? Ольга пела чисто и красиво, хоть сейчас в хор товарища Пятницкого.
Чудеса!
Девушка же не думала, как и о чем поет, наблюдения в уме перебирая, словно бомбы в подсумке. На «гражданке» говорят: доверяй, но проверяй. На войне такое не годится, там проще: стреляй – и не доверяй. Стрелять, однако, кавалерист-девице совсем не хотелось.
– А казаки, баюны, вояки,
В седлах скачут, злые забияки,
Как напьются, так до бою рвутся,
А в постелях девки обождутся.
Прямо про ее эскадрон песня, про злых забияк, что легли костьми от Царицына до Замостья. Порою Ольга, когда накатывали черные мысли, жалела, что не приложилась навечно к своим братьям-товарищам. Веял бы над нею степной ветер, пели непоседы-жаворонки… Кому она теперь нужна, больная на голову орясина? Косорук ты, Иван Гаврилыч Барбович, Мертвый Генерал!
– Товарищ… Товарищ Соломатин?
– Слышу! – бросил ученый, не оборачиваясь. – Говорите, Ольга.
– Ваш родной язык – не русский. Акцент странный, я такого не знаю. Вначале показалось, что вы финн, но произношение иное. Думаю, в вашем языке, много шипящих. Лошадям вы скомандовали «Хэш»…
Родион Геннадьевич рассмеялся.
– Экшах, Хольги! Ас мариба дхор. Аст но – Рох кна Гхели.
– Ай!
Семен Тулак не заметил подвернувшийся под ногу корень.
– Я дхар, Ольга, если точнее, серый дхар. С финнами дхары в очень дальнем родстве, но в языке много заимствований. Не думаю, что вы слыхали о моем народе.
– «Рох кна Гхели», – задумчиво повторила девушка. – Кажется, догадалась. Ваше имя – Рох, сын Гхела. А я по географии учила! Остров Гхел, он где-то возле Африки.
Достань Воробышка вновь засмеялся.
– Я не оттуда. Если хотите, расскажу.
Поговорили через полчаса, во время короткого отдыха. Зотова привычным жестом расстегнула кобуру, но подумала и оставила кисет в покое. Воздух был уж больно хорош. Тулак покосился на девушку, ничего не сказал, однако задумался. Поездка шла товарищу Зотовой определенно на пользу.
– Извините, товарищ Соломатин, если зряшным вопросом огорчила, – первой заговорила она. – Хотелось бы о вас побольше узнать, раз уж встретились и делом общим занялись. Я не из тех, у кого сдвиг на шпионах и двурушниках. А вот неясностей не люблю, от того регулярно мешки с тумаками огребаю. Вот сейчас, к примеру. На станцию приехали, словом с тамошними товарищами перекинулись, сразу поняла – врут…
– Это и я понял, – кивнул ротный. – Ты, Зотова, не оправдывайся. Задала вопрос товарищу, значит, ответ выслушай.
Оправдываться бывшему замкомэску было не в чем. После встречи с лесным «мыльным человеком» Семен стал относиться к ее словам более чем серьезно.
– Я ничуть не обиделся, – вступил в разговор Родион Геннадьевич. – А слух у вас, Ольга, превосходный. Вы – первая за много лет, кто сумел уловить акцент. Русский я знаю с детства, говорю и пишу совершенно свободно. Это, кстати, уже начало рассказа, если вы не догадались. Родился я в Якше, маленьком поселке в Вятской губернии. Места глухие, на всю округу – единственная церковно-приходская школа. И в ту не очень ходили, наш народ не слишком доверяет священникам. Но мне очень повезло. Я не только закончил гимназию, но и отучился в четыре года в Санкт-Петербургском университете. В 1902-м по молодости и горячности принял участие в подпольном студенческом съезде, отправился в Киев. Речи, резолюции, прости господи… На обратном пути был арестован и отправлен, куда положено. Из университета, естественно, выгнали, я уехал домой и… Очень скоро оказался в тайге под Иркутском.
– Так вы «политик»? – изумился ротный. – А вы были за кого, за эсдеков или эсеров?
В ответ Соломатин только улыбнулся.
– Вы и спросили! Знаете, несколько лет назад, если точнее, в январе 1920-го, у меня была интересная встреча. Прямо посреди тайги я познакомился с Глебом Иннокентьевичем Семирадским, учеником и другом самого Менделеева. Сей муж науки был прямо-таки шокирован, когда узнал, что ваш покорный слуга был сослан по 90 статье Уголовного уложения, как закоренелый язычник. До сих пор помню: «публичная проповедь, речь или прочтение сочинения, распространение сочинений или изображений, побуждающих к переходу в другие вероисповедания или веры». Сам Победоносцев, не к ночи будь помянут, к моему делу клешню приложил. Господин Семирадский посчитал меня шаманом.
– А всякие гнилые интеллигенты за попов заступаются, – задумчиво молвила Зотова. – И расстреливать их нельзя, и вешать нельзя, и в проруби топить.
Родион Геннадьевич покачал головой.
– Надеюсь, Ольга, это не серьезно? Вы будете расстреливать и топить людей, возможно, не таких и скверных, а Церковь от гонений лишь окрепнет. Только наука победит мракобесие и варварство. Может, я идеалист, не знаю… Так вот, подхожу к главному. В шаманы я угодил за то, что попытался защитить от разрушения святыню нашего народа – Дхори Арх. Напечатал несколько статей, попытался собрать подписи, даже на митинге выступил. В тюрьме меня определили в камеру к раскольникам-беспоповцам. Это был ужас! Казалось, я попал во времена пророка Аввакума… Вот так, сам к тому не слишком стремясь, я пострадал за то, что по происхождению серый дхар из рода Фроата Великого и Гхела Храброго, в память которого получил имя мой отец. Но они, наши древние вожди, в историю входили, а я, скорее, влип…
