Именно за пару дней до прибытия они и встретили первых беглецов. Навстречу им шли суровые обветренные люди, преимущественно солидного возраста. Это были мастера-рудознатцы, насмерть перепуганные загадочными чудесами, творящимися вокруг них. Мало того, наслушавшись их, стали выказывать откровенную робость, вплоть до желания повернуть обратно, и те мастера, которых Константин выпросил у Абдуллы в Булгарии.
Кое-как, с грехом пополам Константину удалось остановить их. Поначалу те даже и слышать не хотели о том, чтобы вернуться, но пришла ночь – время задушевных бесед у костра и в царском шатре, куда Константин собрал самых авторитетных людей. Остальных своих дружинников он попросил говорить беглецам что угодно, но переубедить их.
Те честно пытались сделать это, но где-то к полуночи выдохлись, и вот тут-то во всей своей красе проявил себя все тот же неунывающий Николка Панин по прозвищу Торопыга, который в числе прочих сопровождал государя в его поездке. Всем прочим оставалось только с важным видом поддакивать и время от времени вставлять незначительные общие фразы в его монолог.
Уже к полудню среди рудокопов поползли слухи о том, что на властителя всея Руси Константина при его венчании на царство самим патриархом Мефодием было наложено святое благословение. Теперь его сила, которая с самого рождения по воле всевышнего была ему дарована, десятикратно возросла. Говорили люди и о том, что с безголовыми призраками царю справиться будет еще легче, потому что сам Константин, в отличие от этой нечисти, кое-что на плечах имел.
Николка не постеснялся рассказать и о том, какой чудодейственный заговор Константин, еще будучи рязанским князем, то есть имея сил гораздо меньше, чем сейчас, возложил на него самого.
А когда кто-то из скептиков выказал некоторое сомнение в его словах и тонко намекнул на доказательства, Николка встал во весь свой немалый рост и громогласно заявил:
– Вот же я! Стою тут живой, а должен был помереть по меньшей мере трижды.
– Да какое трижды, – возмущенно перебил его один из дружинников. – А как в тебя крестоносец немецкий копье воткнуть не смог – не считаешь.
– А в самом Царьграде, когда тебя ножом пытались убить, а тут откуда ни возьмись прямо из воздуха другой нож появился и убивцу в руку впился – забыл? – напоминал тот самый Родион, которому лучше других было известно, что нож, остановивший убийцу, взялся вовсе не из воздуха, а из его собственных ножен.
Такие убедительные аргументы крыть было нечем. Уже к вечеру народ согласился повернуть обратно, но при условии, что государь наложит на них благословляющую длань, как в свое время на Николку, и заговорит их от происков нечистого и его поганых слуг.
Причем настаивали на этом не только православные русские рудознатцы, но и булгарские мусульмане.
В этом их убедил все тот же Торопыга, невинно заявив:
– И по вашей вере, и по христианской, бог все равно един, просто именуют его по-разному. Благословение нашего государя никому повредить не может.
– А аллах не разгневается? – опасливо спросил его кто-то из мусульманских мастеров.
– А за что?! – изумлялся Николка. – Веру вы не меняете. Вот если бы наговор над вами читал наш священник, тогда, может, и поворчал бы он малость с небес, а так – нет!
– Твоя работа? – хмуро спросил Константин Панина, когда, уже ближе к концу следующего дня, узнал о необходимости провести обряд заговора.
Тот в ответ лишь смущенно передернул плечами, шмыгнул носом и, в свою очередь, невинно поинтересовался:
– Разве это так тяжело, государь? Народ-то хороший, но уж больно запуган. Иначе люди никак возвращаться не хотят.
– Я же не волхв, – с упреком произнес Константин.
– Верно, – кивнул нимало не смутившийся Торопыга. – Тебе этакое умение даровано самим небом и владыкой всего сущего, а не какими-нибудь бесами.
– А если с ними все равно что-нибудь случится? Потом же мне и вовсе веры не будет.
– Как же случится, если ты их заговоришь?! – искренне удивился Торопыга и порекомендовал: – Только ты уж самый сильный заговор на них наложи, вот как на меня в тот раз. Не поскупись.
Ритуальный костер люди развели довольно-таки быстро. Любопытно, что кривая ветка, изогнутая и перекрученная так, чтоб на нее и смотреть было жутковато, почти в точности напоминала ту, которой он лупил по рукам самого Николки, провожая его в воинский стан Мстислава Удатного.
В круг встали все, кто только был в лагере. По такому случаю сняли даже караульных. Константин еще раз внимательно посмотрел на полусотню людей, стоящих перед ним с вытянутыми руками и зажмуренными глазами.
– Заклинаю вас всех от злата, – начал он, тут же успев по ходу изменить кое-что [95] , и продолжил:
От полночной вдовы крылатой,
От болотного злого дыма,
От старухи, бредущей мимо…
Лились строки, изуродованная невесть кем ветка без устали хлестала по заскорузлым ладоням в тяжелых мозолях – у кого от кайла, у кого от меча и лука. Лица людей, собравшихся в кругу, были серьезными и сосредоточенными.
От черного дела,
От лошади белой!
Произнеся последние слова, Константин вытер со лба пот и хмуро заявил:
– Все!
Народ разошелся по своим кострам и принялся обсуждать действенность заговора. Дальнейшие разговоры напоминали болтовню в очереди на приеме у врача – поможет лекарство, которое прописали, или нет. Смысл речей сводился к тому, что сам заговор – вещь, конечно, сильная, вот только знают ли об этом призраки? А если не побоятся и все равно нападут?
Но тут Константину в немалой степени помогла природа. Среди ночи вдруг раздался испуганный вопль. Орал караульный, на которого из темных кустов выползло что-то огромное и мохнатое. Когда его товарищи прибежали на шум, с медведем, вышедшим на лагерь по вкусному запаху и решившим втихаря поживиться, было уже покончено.
Жданко, дежуривший в ту ночь, все-таки не растерялся до конца. В самый последний момент он сумел-таки инстинктивно приставить широкое лезвие охотничьего копья прямо к груди зверя, наседавшего на него.
Дальнейшее было делом самого косолапого, который взревел и инстинктивно рванулся вперед, на это двуногое, которое осмелилось причинить ему боль. То есть, попросту говоря, зверь сам полез на рожон [96] , который пропорол его насквозь, да так удачно, что прошел через сердце, так что топтыгин был уже мертв, когда валился всей своей тушей на часового. У Жданко просто не было сил, чтобы вылезти самостоятельно из-под огромного звериного тела, вот он и звал на помощь.
