«Что ж, опасения султана понятны, ему не хочется видеть объятые огнем восстания свои христианские владения, к которым на голом энтузиазме может присоединиться и мусульманская чернь в центральных областях… но вот имею ли я сам право соглашаться на это? Ведь доверились черногорцы, сербы, греки, они же уже сейчас режут турок как курей. Если я соглашусь, то все они будут убиты, а их семьи окажутся в том положении, когда лучше умереть, но не сдаться на милость врагу,– мысли метались, словно обезумевшие кони, голова пухла от дум и понимания, что легкая победа не может быть твердой и окончательной».
-А вы сами, патриарх как думаете, могу ли я согласиться на это?– напрямую спрашиваю Хрисанфа.
-Да, можете, ваше величество,– тут же ответил он.
-Вы не правы,– тихие слова слетают с губ, на висках выступают капельки пота.– Ступайте, ваше высокопреосвященство, мира с султаном на таких условиях не будет.
-Но почему?!– изумился патриарх, с непониманием глядя мне в глаза.
-Да потому что все приходит само в руки не задерживается в них сколько-нибудь долго! Только собственными усилиями можно добиться того, чтобы наши свершения жили в веках, а не захирели через пару десятков лет! Ступайте патриарх, ступайте, не вводите меня в искушение…– закрываю глаза, до крови кусая губу.
-Прощайте молодой царь, да пребудет с вами бог и поможет в ваших начинаниях,– Хрисанф устало благословил меня и тихо вышел из шатра, не видя, как по подбородку маленьким ручейком стекает алая кровь, а из глаз катятся капельки слез.
«Простите меня, сыны Руси-матушки, но так надо для наших потомков, так надо для нас самих, так надо нашим братьям…».
Далеко за полночь в шатер вошел Никифор, тяжело вздохнул и вышел.
В руке государя был зажат листок с посланием от австрийских сербов из городов Арада и Сегедина, привезенная сотников Богданом поповичем в апреле этого года:
«О благочестивейший царь, красносиятельное солнце правды! Милостивым оком воззри на нас, убогих, и твоими царскими щедротами промысли о нашей отеческой Сербской земле, от многих лет, грех ради наших, ярмом бусурманским обремененной, особенно когда воздвигнет господь бог крестоносную десницу твою на бусурмана; не забудь и нас, малейших, приглашением царским и милованием своим, да и мы потщимся службою своею за своего православного царя».
Чернильные строчки смешались с блеклыми каплями слез, попавшими на листок.
*****
Май 1711 год от Р.Х.
Москва.
Кремль.
В большой палате было около двух десятков человек. Все они собрались за длинным прямоугольным столом, сделанным из черного дерева, с резными ножками. Собравшиеся советники сидели на мягких высоких стульях, озадаченно поглядывая на пустующие места. Коих оказалось семь. Немного возвышающийся над всеми трон государя, слева от него трон поменьше – государыни, оба они пустовали. Но вот где остальные пять советников? Куда запропастились облеченные царским доверием бояре и возвышенные по своему разуму людишки?
Прошли полчаса с момента начала первого заседания Царского Совета без участия государя, но вот пустующие места так и оставались пустыми…
-Ну что ж, господа, раз уже царь-батюшка доверил мне право председательствовать на сим собрании, то дожидаться ослушников нам не стоит. Кара найдет их сама,– встав, со своего места старый князь-кесарь, тяжелым взглядом обвел палату, будто пришел не в государев дом, а к себе в рабочий кабинет.
-Так, может подождем еще, авось подойдут, опоздавшие то?– спросил князь Волконский.
-Нет, мы итак уже полчаса прохлаждаемся, дурными делами занимаемся, а указы государевы не выполняем. Так что начнем прямо сейчас. А ну дьяк, читай первый указ, царя Алексея Второго!
Из угла вышел невысокий ссутулившийся человек, у него под локтем была зажата кожаная папку с серебряной тесьмой. Родовитые бояре с праздным любопытством смотрели на дьяка идущего к трибуне, однако молодые соратники государя даже не обратили внимания на идущего человека, листая перед собой какие-то бумаги.
-Кхм,– кашлянул дьяк, открывая папку, прочищая горло.– В этом указе, прошу я вас господа бояре и дворяне, верной службой своей доказавшие свою преданность нашему Отечеству начать с сего дня полноценную работу Царского совета с расширенными полномочиями. Которые тяжким бременем ответственности ложатся на ваши плечи, ибо нет рядом с вами меня, а следовательно только голоса советников могут обладать законодательной и исполнительной властью. Вы, господа в ответе за все решения и все действия до тех пор пока я отсутствую, однако зная породу людскую: ленивую и вечно хнычущую предупреждаю вас сразу же, если кто из вас надумает воспользоваться временем и прибрать к рукам часть казны, али выгод каких, то забудьте об этом. Каждая провинность советника тяжелым бременем ляжет на плечи его семьи и родственников, а штрафы за содеянное могут быть в десятки раз больше нежели те сумму которые вы сможете получить на сей должности. Те же советники кто решат просто-напросто уклониться от своих обязанностей будут наказаны мною лично и каждый в отдельности.
Так же хочу заметить, что документы, принимаемые вами, должны быть подписаны каждым советником единолично. Мои указы, кои будут вам зачитаны, прошу внимательнейшим образом изучить и выполнить без промедления, назначив ответственным за их исполнение не более одного советника, который может следить только за одним из моих приказов.
-Так это не награда царская за верную службу, а кабала!– возмутился Дмитрий Михайлович Голицын, родной брат генерал-адъютанта Михаила Михайловича Голицына, сражающегося в это время с хлипкими шведскими гарнизонами в Финляндии. С помощью галерного флота под командованием контр-адмирала Ильи Федотова, осуществляющим десантные операции на побережье. Сам же адмирал Апраксин спешно отбыл в Воронеж, готовить построенные корабли к отправке к Азову в Южный флот, где и принять командование над ним.
-Вот как ты заговорил, князь? А неужели для тебя служба должна на перине быть? Коли так то плати отступную и лишившись родового имени, иди в царские закупы,– князь Ромодановский с усмешкой глянул на тридцатилетнего мужа, останавливая дьяка поднятием руки.
-Да, что ты говоришь, князь-кесарь, какую отступную, какое лишение родового имени?– посыпались со всех сторон вопросы советников.
-Не так скоро, судари, всему свое время. Продолжай Евсей…
Из дальнейшего чтения господа советники выяснили, что с этого дня, подкрепляя январские указы о наследии поместьями и землями служивыми, каждый служивый человек, будь то губернатор или мелкий помещик, обязан нести службу государеву. В противном случае, дабы исключить и предотвратить разброд среди дворянства государевы земли отбираются в казну. Если же кто из высокородных господ не желает служить во благо Отечеству, то у него есть возможность избавить себя от столь почетной обязанности, заявив об этом своему губернатору при свидетелях с подписанием отказной грамоты от своего родового имени и большей части земель. Тем самым сей человек, отказавшись нести службу, имеет право жить на землях Русского царства, не призываясь ни по рекрутскому набору, ни по велению государеву. Те же, кто со злостным умыслом уклоняются от службы, обязаны быть отбриты в рекруты и препровождены на граничные земли, потом и кровью искупить свои грехи злонамеренные.
