Разумеется, он был нам в какой-то мере благодарен за поправку своего здоровья, но стратегических последствий это иметь не могло. Просто потому, что у него слишком много было поставлено на карту там, чтобы иметь еще и какие-то серьезные интересы здесь.
Сами по себе его цели были в общем-то ясны и лично у меня отторжения не вызывали. Вернуть России хоть часть того международного авторитета, которым обладал Советский Союз в период расцвета! Потому что без этого строить независимую политику затруднительно. А вот зачем ему это понадобилось — другой вопрос, по поводу которого у меня имелись вполне определенные и не самые хорошие подозрения. Однако оные не есть уверенность, можно и ошибиться, так что пока я принимал ситуацию как данность.
Так вот, эта самая данность состояла в том, что стандартных путей вытаскивания России из той ямы, куда она свалилась за последние годы Союза и особенно постперестроечное десятилетие, премьер не видел.
Гонка вооружений начала помаленьку проигрываться еще под закат советских времен, а демократы в кратчайшие сроки оставили от военной мощи России одни воспоминания, да и те постарались изгадить. И хотя в последнее время оборонная промышленность малость ожила, даже до уровня Союза в этом отношении было еще далеко.
Экономика Федерации тоже не давала особых поводов для оптимизма, а в таких условиях даже самые выигрышные дипломатические ходы могут дать лишь локальный тактический перевес, и не более того.
Поэтому связь с нашим миром премьер воспринимал как возможность обретения лишнего козыря, такого, которого нет и не может быть у его соперников. Даже просто разница во времени уже давала кое-какие плоды, а ведь он не терял надежды как-то склонить нас к совместному использованию порталов. Ради достижения такой цели он позволил бы мне взять на содержание не только начальника одного из отделов своего Управления делами, а хоть все это управление целиком и еще пару министерств в придачу.
Самое интересное, что у меня имелись планы в ближайшее время пойти навстречу невысказанным пожеланиям своего запортального коллеги. Ибо полностью восстановивший форму Арутюнян уже пару месяцев как свел концы с концами в теории, а два дня назад и подтвердил свои выкладки экспериментально. И где-то через полгода максимум мы сможем попробовать перебросить из нашего мира в тот объект весом в полтонны, причем точность наводки будет порядка нескольких десятков метров по всему земному шару. Задержка же между отправкой и финишем ожидалась всего в четыре с небольшим минуты нашего времени. И я собирался предложить устроить точку финиша не в Российской Федерации, а где-нибудь поближе к, так сказать, финансовому центру Земли двадцать первого века.
— Все-таки серьезным недостатком эффекта Арутюняна является его двухступенчатость, — вздохнул император.
Я кивнул. Из этой фразы следовало, что наше всемилостивейшее, наиблагороднейшее и так далее величество думало о том же, о чем и его снискавший вполне заслуженную и противоположную по характеру славу канцлер.
Действительно, если бы перемещение представляло собой простой обмен, то появились бы интересные дополнительные возможности. Ведь тогда в точке отправления появлялся бы кусок пространства из точки приема, и наоборот. Можно было бы нацелиться на какое-нибудь интересное место и отправить туда, скажем, мешок навоза. А самим получить аналогичный по объему подарок из того самого места. Если, например, оно называется Форт-Нокс, то подарок оттуда может получиться довольно привлекательным.
Но переброс происходил в два приема. Сначала отправляемый объект оказывался в каком-то третьем мире, где пока не удалось обнаружить ничего, кроме высочайшего вакуума. А потом оттуда прыгал либо к нам, либо в двадцать первый век, либо в какую-то другую точку того мира с вакуумом. Из теории Ару… то есть тьфу, Неймана следовало, что задавать одновременно и координаты точки финиша, и мир, где этот финиш произойдет, невозможно. Чем точнее будет задано одно, тем неопределеннее получится второе. Например, можно настроить передающую камеру так, что отправляемый объект почти стопроцентно финиширует в нашем мире. Но тогда координаты финиша могут быть где угодно, Вселенная — она большая. Наоборот, если точно прицелиться в пространстве, то вероятности финишировать в любом из трех миров для объекта переноса будут одинаковыми. А жаль, я одно время уже потихоньку начинал фантазировать о мгновенных путешествиях на Марс или даже подальше.
— Но в военном деле это означает всего лишь тройной расход боеприпасов плюс необходимость разработки мер по предотвращению подрыва в случае финиша в не предназначенном для воздействия мире, — продолжил миролюбивый император. — Как ты думаешь, насколько реальны уверения Иоффе, что работоспособное изделие будет готово уже через два года?
— Думаю, что вполне реальны. Насчет двух лет, пожалуй, он малость погорячился, но если не через три, так уж через четыре оно будет точно. Однако весить эта хрень будет уж всяко не полтонны, а существенно больше. То есть потребуется гораздо более крупная передающая камера, чем сейчас сооружается на «Заре». В общем, пора выходить в космос, вакуум там бесплатный.
— Да, согласен. И сам видел, как летает ваш с Рябушинским магнитоплан. Чего не хватает для ускорения работ?
— Малогабаритного ядерного реактора. Поперек физики не попрешь, и в случае использования химических источников энергии соотношение массы груза и потребного для вывода на орбиту топлива будет почти таким же, как у ракеты. Самую малость лучше, потому как у магнитоплана отсутствует статическая составляющая потребной тяги и он может несколько эффективней использовать вращение Земли. Но так как конструктивно сам он куда тяжелее ракеты, то общий итог будет не в его пользу. Выходов два. Первый — разрабатывать какие-то способы многократных дозаправок в полете. Второй — установить туда реактор, которого у нас нет и в обозримом будущем не появится.
— Значит, надо подумать, в обмен на что мы получим его из Федерации и стоит ли он того, — подытожил Гоша. — Что ж, спасибо за консультацию, суть проблемы я уяснил.
Вот так и получилось, что перед самым Рождеством я отправился на Канары. Потому как кроме моей дачи на острове Гран-Канария последнее время располагалась и база отдыха Электродинамического института. То есть, если по-простому, стартовый комплекс для магнитопланов, построенный тут из соображений наибольшей близости к экватору.
Вместе со мной летели Никонов и специально прибывший из Федерации эксперт, представленный мне как Иван Петрович Сидоров. Вообще-то у нас были подозрения, как его зовут на самом деле, но уточнять их или нет, мы пока не решили.
