«Юнкерс» крался на малой высоте, поэтому его нещадно мотало. Сверху барражировала четверка истребителей. Фюрер предпочел бы для охраны перелета в Норвегию привлечь до полусотни уцелевших машин ПВО. Его с огромным трудом убедили, что в Гамбурге их сложно собрать, да и перелет такой группы привлечет ненужное внимание.
Над Норвегией погода испортилась. Обходя грозовой фронт, пилоты транспортника потеряли визуальный контакт с сопровождением. Удачная посадка в полумраке и в дожде показалась чудом. Хоть оно и не принято в военное время, на земле врубили полную иллюминацию вдоль полосы, рискуя схлопотать авианалет. Но союзники в ненастье предпочитали не летать.
Истрепанный болтанкой и рвотой, фюрер с удовольствием ощутил под ногами надежный бетон. Сфокусировав мутный взгляд на Никольском, заявил:
— Высшие Неизвестные продолжают благоволить мне.
Секретная база оказалась совершенно замаскированной и невидимой с воздуха. Под влажными бетонными сводами эллинга темнели три длинных силуэта с высокими горбами рубок. Гитлера, обессилевшего от переездов и перелета, охранники буквально принесли на руках, поэтому на передний план выдвинулся Бульдожка. Его опознал и двинулся с докладом щуплый круглолицый моряк, который отрекомендовался как командир конвоя и лодки U-4917 капитан цур зее Гюнтер Прин. Он представил командиров двух других субмарин — фрегаттен-капитана Гюнтера Зейбике и корветтен-капитана Асмуса Клаузена.
— Доложите о мерах секретности, — буркнул Борман.
— Абсолютные, рейхсляйтер. Лодкам присвоены номера, не числящиеся в Кригсмарине. Экипажи составлены из подводников, считающихся погибшими. Никто, кроме командиров, не знает о цели похода, хотя оба экипажа семерок были в Новой Швабии в ходе операции «Валькирия-2».
В это время охранник и врач подтянули фюрера к пирсу. С трудом узнав в серой развалине вождя нации, Прин щелкнул каблуками и вторично отрапортовал:
— Мой фюрер! Конвой готов к выходу в море.
Штурмбаннфюрер, фамилии которого Никольский не запомнил, оставил висеть тело на Теодоре и подошел к командирам.
— Капитан, мне необходимо осмотреть место размещения фюрера на борту.
— Прошу вас, — капитан цур зее повернулся и приказал офицеру проводить эсэсовца на борт.
Никольский тут же попросился с ними.
— Успеете насмотреться на нашу берлогу, — усмехнулся старпом и, отстранив часового на рубочном мостике, нырнул в люк, откуда спустился в дышащее теплом, солярой и смазкой чрево корабля. Никольский и штурмбаннфюрер проследовали за ним.
Под рубкой обнаружился центральный пост. Понятно, что в субмаринах тесно, но увиденное превзошло все ожидания.
— Ничего не трогать. Ни к чему не прикасаться. Подробные инструкции получите позже, а пока следуйте за мной.
Подводник через проем круглого выпукло-вогнутого люка пробрался в передний отсек, в котором Никольский и охранник увидели копошащихся матросов и несколько двухъярусных коек. В следующем отсеке было заметно просторнее. Капитан-лейтенант начал экскурсию.
— Отсеки нумеруются с носа, поэтому мы находимся в первом. Подводная лодка серии VII-F рассчитана на перевозку торпед, топлива и прочих полезных грузов для снабжения наших товарищей в Атлантике. Мы доставляли до 39 торпед за один поход. Иными словами, плавучая дойная корова. Для походов в Антарктику корабль переоборудован. В носовом торпедном отсеке осталось лишь два торпедных аппарата и по запасной торпеде, их вы видите закрепленными на стеллажах вдоль бортов. Здесь восемь коек и достаточно комфортно для высокопоставленных персон.
— Исключено, — безапелляционно заявил штурмбаннфюрер. — Вы полагаете, что рейхсляйтер и фюрер будут путешествовать верхом на снарядах, набитых взрывчаткой?
— Детонация торпеды приводит к гибели лодки и всего экипажа, независимо от мест расположения экипажа, — усмехнулся подводник и хлопнул рукой по переборке. — Здесь нет безопасных мест. Главное — не лезть в тот металлический ящик, где взрыватели запасных торпед, не трогать рычаги носовых рулей и вентили.
— Фюреру нужна отдельная каюта, — упорствовал эсэсман. — Покажите капитанскую.
— Да, господин штурмбаннфюрер. Вернемся во второй отсек.
Каюта командира лодки оказалась условно выделенным объемом с узкой койкой и микроскопическим шкафчиком, отгороженным занавеской. Напротив разместились боевые посты акустика и радиста, которые проверяли аппаратуру и громко выговаривали непонятные морские термины.
— Тут же гальюн, им пользуется половина лодки. Остальные посещают кормовой гальюн. Кстати, — палец экскурсовода указал вниз. — Здесь боекомплект зенитных орудий. Тоже взрывоопасно.
Офицер терпеливо ждал. Неужели штурмбаннфюрер распорядится разместить вождя напротив общего туалета? Эсэсовец не сдавался.
— А на других кораблях?
— Хуже. Семерка Зейбике обычной конфигурации, у нее в носу четыре аппарата и шестнадцать торпед. Она возьмет двух пассажиров, и то впритык. Девятка Клаузена чуть объемнее, но она не обкатана — переход сюда был первым, мы не уверены, что устранены заводские недостатки. В ней разместится восемь человек в самых спартанских условиях.
— А еще двое? — уточнил Никольский.
— Простите?
— Нас двадцать. Вы назвали восемнадцать мест.
— Двоих можно втиснуть в этот отсек, — старпом кивком указал на двухъярусные койки. — У нас некомплект команды. Но спать будут посменно с членами экипажа.
Никольский выбрал для себя именно этот вариант. Лучше коротать время в компании простых моряков, нежели в обществе развенчанного диктатора, слушая бесконечные хриплые речи и вдыхая ароматы, которые выделяет его больное дряхлое тело.
— Господа, поднимаемся наверх. Нужно срочно грузиться и выйти в море затемно.
Некоторое неудовольствие условиями пребывания высказал лишь Борман. Уставший от путешествия фюрер, напичканный некими успокоительными препаратами вместо тонизирующих, мгновенно захрапел и застонал на узкой койке, слегка испортив воздух.
Носовой отсек превратился в перегруженный склад. Кроме архива, сюда занесли массивные кофры с вещами высокопоставленных пассажиров, баул с лекарствами вождя, контейнеры с продуктами для спецпитания фюрера. Вокруг грузового великолепия на стеллажах лежали мрачные семиметровые цилиндры торпед.
В открытом море конвой попал в шторм. Сразу после выхода из эллинга лодку начало швырять на волнах, словно ялик. Никольский в открытый люк третьего отсека увидел, как в центральный пост скатились командир и два офицера. С их черных плащей стекала вода. Прин скомандовал погружение на перископную глубину.
Через несколько минут качка утихла.
— Осмотреться в отсеках! Лейтенант Шторх, провести инструктаж с пассажирами!
Молоденький лейтенант, явно свежеиспеченный выпускник морского заведения, смущаясь перед высокими гостями, заговорил о порядке на лодке. Орднунг унд дисциплинен показались воистину драконовскими. Время полуторамесячного похода фюреру и его окружению предстояло провести преимущественно в носовом отсеке. Без специального разрешения капитана даже Гитлер мог выйти во второй отсек лишь в гальюн. А лучше — опорожняться в ведро, выносимое кем-то из свиты. Доступ в камбуз позади центрального поста получил только личный повар вождя. Прием пищи пассажирам также предстоял на месте.
Зато во время тревоги гостям предстоит покинуть торпедный отсек и как-то скукожиться на койках второй секции. В нос по боевому расписанию бегут унтер и матросы, которым перезаряжать торпеды, управлять рулями глубины и выполнять другие какие-то важные задачи, непостижимые сухопутному интеллекту.
— Полагаю, во время всплытий мы поднимемся на палубу, — уверенно заявил Бульдожка.
— С разрешения командира, — замялся лейтенант и посмотрел на тревожно ворчащего фюрера. — Вы не натренированы быстро спускаться вниз при команде срочного погружения.
Да, вождь точно не сможет. Его спускали как ящик с тушенкой, на подвесе, пропустив трос под мышками, а штурмбаннфюрер страховал снизу.
Дни подводного плавания слились в один бесконечный день. Никольский сидел без движения на койке, погруженный в свои мысли, от нечего делать прислушиваясь к докладам радиста и акустика, а также тихой болтовне свободных от смены подводников. Через переборку шел бесконечный митинг, переходящий в производственное совещание, на тему нацизма, большевизма, еврейской опасности и грядущего возрождения по программе «Феникс».
До путешествия в Россию вместе с «Дервишем» Владимир Павлович частенько видел в британских газетах сравнение Гитлера с другими руководителями — Чемберленом, Черчиллем, Рузвельтом и Сталиным. После плотного знакомства с нацистским лидером в марте и апреле сорок пятого Никольский сделал для себя вывод, что применительно к России арийского вождя правильнее сравнивать с Ульяновым. У них обнаружилась масса сходных черт. Оба — популисты, экстраверты, любители массовых мероприятий и долгой говорильни. Оба, придя к власти, утратили чувство реальности. Задолго до достижения шестидесятилетнего возраста превратились в жалких развалин. Ни у одного из них нет потомства, а наследственность подпорчена близко-родственным соитием предков. При опасности Ленин в июле 1917 года и Гитлер в апреле 1945 года решительно удрали, бросив руль на товарищей по партии.
