святителя», «Ростислав» и еще не вошедший в строй «Князь Потемкин-Таврический». Вот только их проход через Босфор был весьма проблематичным занятием — турки могли закрыть пролив, имея на то полное право. Но на взгляд самого Фелькерзама, и без того кораблей хватало с избытком, нужно было только довести отряды до Порт-Артура. А с их прибытием исход войны будет предрешен…
— Ваше превосходительство, побили мы их изрядно, а они все лезут и лезут беспрерывно, как завороженные!
— Сам вижу, — недовольно произнес Мищенко, оглядывая густые цепи японской пехоты, перешедшие в очередную, бог знает какую по счету атаку. Однако тут не было зарослей гаоляна, что могли скрыть с головой даже всадника — позиции стрелки выбрали хорошие, по гребню холмов — такая местность была привычной.
— Скачи к генералу Краско — если японцы будут давить, то держаться казаки будут до вечера. Потом отойдут немного, там как раз позиции подготовят. Пусть генерал стрелков своих поторопит.
Павел Иванович повернулся к одному из адъютантов, молодой хорунжий тут же дал коню шенкеля и отправился вскачь. А генерал снова повернулся к полю бою, понимая, что наступают решающие события.
В эту минуту над японской пехотой вспухли белые облачка шрапнельных разрывов, а спустя несколько секунд в наступающих цепях начались рваться гранаты, а наступавшие самураи словно споткнулись, продвижение вперед пошло намного медленнее, и более осторожно, что ли — судя по неподвижным телам. Такие потери, да еще сопровождаемые надрывными стонами раненых остудят пыл у любого, даже фанатично настроенного противника, ибо страх смерти есть у любого человека, как бы он не старался его преодолеть. А если солдат не видит врага, не может его убить, а рядом гибнут товарищи, то рано или поздно он морально сломается.
Особенно когда его с неба постоянно осыпают железными шариками. В казачьих батареях живо освоили стрельбу с закрытых позиций, никаких картинных выездов конных упряжек на открытые позиции не было и в помине, чем постоянно грешили армейцы. Как и лихих конных атак, которые так любят изображать на рисунках в газетах.
Казаки не стремились складывать свои головы так бестолково, и воевали умело — сказывался вековой опыт схваток с порубежными врагами. И не важно кто ими являлись — турки или татары, хивинцы с бухарцами, либо китайские хунхузы с воинственными баргутами или чахарами. В такой жизни, что идет постоянно, и оплаченный кровью опыт передается от поколения к поколению, поневоле научишься воевать как надо. И желательно без серьезных потерь, и тем паче напрасных.
Мищенко давно осознал особенности казачьей жизни и службы, а потому к ним подстраивался, чем вызвал искреннее уважение у казаков. И генерал не вмешивался в ход боя, как обычно делают это ретивые начальники, наоборот, всячески поддерживал проявляемую станичниками инициативу. И вообще, к казакам старались не ставить командиров со стороны, даже с регулярной кавалерии, если они не были хорошо знакомы со своеобразным казачьим укладом.
В русской армии действовало весьма скверное правило, когда победа в бою оценивалась не только по нанесению противнику поражения, но и тем потерям, что понесли собственные войска. И чем они были больше, тем доблесть и отвага становились значимей, по разумению начальства, ибо так и должны сражаться солдаты, по колено в чужой и собственной крови. И тем щедрее и весомей являлись награды. А если потерь нет или мало, то это являлось критерием «незаслуженной» победы, и, понятное дело, ордена выдавались скупо и крайне неохотно.
С казаками подобные номера не проходили, они, имея свой устав, действовали совсем иначе, и в лобовые атаки не ходили. Обхват или обход, короткие наскоки, тревожащие неприятеля разъезды, действия малыми партиями — вот их привычные, веками проверенные приемы. И весьма действенные методы, если вспомнить печальную судьбу «Великой армии» Наполеона и прочих иноземных завоевателей.
И напрасных потерь казаки не терпели, и казачьи офицеры это слишком хорошо понимали — с них за это взыскивали строго свои же станичники. А те, кто не понимал и жаждал отличиться за счет пролитой подчиненными крови, командовал казаками недолго — таковы были суровые реалии, которые все принимали, независимо оттого, хотели они того или нет.
Вот и сейчас Мищенко наблюдал, как слаженно и привычно действовали казачьи сотни — пеший батальон занимал гребни холмов, а конные полки выдвинув вперед по две сотни, остальные держали за холмами, причем верхами, готовые в любую минуту атаковать и преследовать расстроенного орудийным и пулеметным огнем врага, и тем более, если противник обратился в паническое бегство.
— А вот это желтым макакам сильно не понравится, разом заползали как ошпаренные кипятком тараканы!
Прижав к глазам бинокль, ухмыльнулся Мищенко, внимательно разглядывая, как дружно попадали на землю японцы, и тут же стали расползаться в стороны. Вражеское наступление сразу остановилось. Еще бы — попасть под фланговый огонь десятка пулеметов малоприятное занятие, выжить под очередями стоящие на ногах солдаты не имеют ни малейшей возможности. Потому что под плотным огнем все действия совершаются ползком, с черепашьей скоростью, с которой в атаки не ходят, с ней только отползают на покинутые раньше исходные позиции.
Казаки по достоинству оценили убойное воздействие пулеметов — трофейные японские «гочкисы» считались самой драгоценной добычей, которую только можно захватить у неприятеля. Они шли нарасхват, их обменивали, а порой хотели даже предлагали огромные деньги, только никто не хотел продавать столь ценное оружие. Как то само по себе при каждом казачьем полку и пластунском батальоне формировались нештатные пулеметные команды, в которых направляли из сотен самых лучших казаков. Иметь хотя бы пару пулеметов хотели все полковые командиры, а под тачанки сразу приспосабливали более-менее подходящие повозки. За «гочкисы» держались мертвой хваткой, казачьи сотни вели за ними самую настоящую охоту, высылая конные разъезды как можно дальше в тыл противника.
И небезуспешно, особенно когда преследовали отступающих японцев и перешли на южный берег реки Ялу. В наступлении были захвачены огромные трофеи, куда уж без них, все согласно старинной поговорке — солдат дерется за славу, а казак за добычу, каковой является все имущество и оружие убитого врага. Сам Мищенко прекрасно понимал эту психологию, тем более предстояло действовать в тылу врага, и долгое время обходится собственными силами. Потому генерал приказал выделить из каждого пехотного полка, приданного его конной группе, по одному батальону, куда собрали всех слабосильных солдат. Их распределили этапными ротами, взяв под охрану, как тыловые коммуникации, так и трофеи, которые немедленно складировались, чтобы не обременять конные сотни. Потому казаки продолжали воевать налегке, не
