вовсе никак не сказались. А за распространение паникерских настроений приказано предавать военнослужащих военно-полевому суду. И что Оваде еще зачли его былые заслуги…
Конечно, старого товарища было жаль, тем более что вскоре его списали с форта. По намекам офицеров можно было понять, что дальнейшая служба тому предстояла в Маньчжурии или Корее. Печально. Там он может погибнуть, а значит, они, возможно, больше уже никогда не увидятся. Жаль… Но к чему сожаленья, когда твоему товарищу выпадает честь отдать жизнь в бою за императора! В конце концов, это же высшее счастье для любого воина Страны восходящего солнца, а не только для офицеров-самураев.
Но кто бы и что бы ни говорил, рядовой Като был твердо убежден в том, что война закончится победой его страны. Просто достичь ее будет труднее, продлится это испытание дольше, и жизней японцам придется отдать больше, но на то воля богов. Как уверен он был и в неприступности крепости Токио, защищенной могучими береговыми артиллерийскими и торпедными батареями, а также управляемыми минными полями. Ведь на некоторых из этих батарей стояли пушки много более мощные, даже чем грозные 280-миллиметровые гаубицы их форта…
Занятый своими мыслями Като неторопливо вышагивал вдоль бетонного парапета, когда нечто неожиданное привлекло его внимание.
«Интересно… Что это там у нас наверху? Прожектористы закопошились. И куда поворачивают? Ясно, в сторону залива. В сторону столицы, стало быть. Зачем? Так… Похоже, у нас сегодня гости прямо с утра. Кого принесли морские демоны в такую рань?»
Като во все глаза смотрел, как из темноты за входным брекватером, неспешно материализуясь из бесформенной черной массы, проявился контур миноносца…
Большой миноносец. Французского типа. Вот прожектор зацепил его. Вернулся. Осветил… Да, точно, поворачивает к нам.
Прожектор скользит дальше – там еще один. Иероглифы на борту пока не разобрать: дождь смазывает картинку… Так-так-так… Сверху застучал сигнальный ратьер – это моряки запрашивают позывные. Непонятно только: неужели они и вправду к нам швартоваться собрались? Ну дела! Вместо второго миноносца семафор заморгал откуда-то из темноты, много правее первого. Значит, их даже не два…
Прожектор метнулся в темноту, нащупывая источник морзянки. И в этот момент Като увидел внизу, прямо под собой, подходящий к стенке пристани прямой, как топор, нос миноносца. Вот он уже весь тут, на виду… На его борту несколько человек в морской форме деловито возились со швартовыми концами.
– Стойте! Кто вы такие? – выкрикнул сверху Като.
– Доложи командиру, часовой, что швартуется четырнадцатый дивизион миноносцев! Мы простоим у вас до одиннадцати часов утра, а потом уйдем на сопровождение армейских транспортов в Корею. Они задержались с выходом из Токио, что-то еще догружают. Если спросит, кто командир, передай: капитан третьего ранга Сакураи. Твой командир должен меня знать! У нас для него найдется прекрасное саке, скажи, что мы его приглашаем к нам на миноносец… – На мостике кораблика раздался негромкий смех нескольких человек. – И поторопись, а то наш боцман оприходует твою задницу… битой! Он у нас большой мастер по части этой лечебной процедуры!
Като, переваривая услышанное, силился сообразить, что же ему нужно делать? Узнать у прибывших моряков, следует ли ему бежать именно к капитану Вакабэ или их предложение касается самого полковника – коменданта форта? Или же… немедленно выстрелить в воздух и заорать «Тревога!», как того требует устав и наставления при нарушении границы поста…
Наверху у прожектористов тоже возникла какая-то непонятная суета. Кто-то стремглав бежал вниз по лестнице. Луч прожектора дернулся и начал быстро опускаться вниз, прямо на швартующийся миноносец, но до него так и не дошел…
Пока Като слушал, что кричали ему снизу моряки, их корабль успел продвинуться вдоль пристани почти на корпус и притерся к кранцам бортом. Выскочившие на стенку матросы ловко опутывали кнехты швартовыми концами. А сзади, из темноты и дождя за его кормой, уже показался нос второго миноносца…
Внезапно на палубе первого, позади мостика, на котором стояли офицеры, там, где горбатились укрытые чехлами минные аппараты, возникло какое-то неуловимое движение, а затем сразу в нескольких местах вспыхнула россыпь малиновых огоньков. Раздались негромкие, похожие на отрывистый кашель хлопки. В воздухе что-то сверкнуло. Сзади сверху раздались дробные удары, звон разбитого стекла. Прожектор внезапно погас. Кто-то хрипло вскрикнул…
И в тот же момент, даже долей секунды раньше, безжалостный двойной удар в плечо и в лоб отбросил рядового Шиба от парапета…
Тело часового еще не успело грузно плюхнуться в лужу на бетоне, как из-под откинутых брезентов на палубах миноносцев выплеснулось несколько десятков фигур в черной одежде, чем-то неуловимо напоминающих небезызвестных воинов ночи – ниндзя. У тех, кто был впереди, в руках были пистолеты Браунинга, но с каким-то необычно длинным, массивным стволом. На боку у них были закреплены большие кобуры маузеров. У бойцов остальной группы были также отнюдь не привычного вида винтовки. Только взгляд профессионала смог бы мгновенно узнать автоматические ружья системы Мадсена.
Второй часовой, чей пост располагался значительно дальше от пристани, уже вскинул винтовку для предупредительного выстрела, когда пуля снайпера, выпущенная из любовно оттюнингованного карабина Маннлихера, так же как и пистолеты Браунинга, снабженного глушителем, заставила его выронить оружие и безжизненным кулем поползти вниз по парапету.
И только третий, самый дальний часовой, убедившись, что происходит нечто непонятное и зловещее, успел сделать то, ради чего, собственно, и заступал на пост. Преодолев неизбежную секундную растерянность при виде своего коллеги, только что стоявшего под фонарем, разделяющим границы их постов, а теперь безжизненно сползающего по бетону бруствера с ритмично бьющей из простреленной головы темной струей, он вскинул к плечу «арисаку» и с криком «Тревога!» нажал на курок.
Второй раз выстрелить он уже не успел. Пуля, выпущенная из карабина снайпера, вошла ему в переносицу, прямо между глаз. Между его кончиной и гибелью рядового Като Шиба прошли семь секунд. А умер он в тот самый момент, когда ловкая рука, одетая в черную перчатку, у которой почему-то отсутствовали три пальца – большой, безымянный и указательный, легла на ручку двери караулки, напрямую сообщавшейся с казармой охранной роты…
– Ох, сплоховал я, робяты. Успел шмальнуть, чертяга! – выразил вслух недовольство собой бывший сибирский охотник, затем казак, а сейчас унтер-офицер спецназа Российского императорского флота Кондрат Медведский.
– Не жури себя, Медведушка, Василий Александрович с первой ротой уже наверху. Стал-быть, все в порядке! Времени у япошек уже нет, а щас и мы подсобим! – весело крикнул другу тащивший вместе со вторым номером своего «максима» Зиновий Храмов, также бывший казачий подъесаул и кавалер двух Георгиев.
Спустя пару секунд
