class="empty-line"/>
Прошло двадцать лет.
Дела Саймона и Чворктэп так и не были рассмотрены, потому что члены Верховного суда отбывали длительные сроки, а новые судьи не справлялись с огромной горой дел.
Саймон в конце концов преодолел свое смущение перед предками, что тотчас положительно отразилось на его сексуальных отношениях с Чворктэп.
– Этих сластолюбцев, любителей порнушки, похоже, уже не исправить, – заявил он. – Нет, Людовик XIV меня не удивил. Но чтобы Коттон Мэзер?..
Коттон Мэзер (1663–1728) был бостонским пуританином, продвигавшим религиозные взгляды, считавшиеся устаревшими даже в его собственном времени. Большинство современников Саймона думали о Мэзере – если думали вообще – как о бешеном псе, страдавшем теологической водобоязнью. Его обвиняли в подстрекательстве охоты на Салемских ведьм, хотя на самом деле он был куда справедливее судей и осуждал казни невинных девушек. Пылая страстью к чистоте и непорочности, он искренне желал обратить людей в единственно верную религию, истинную для всего мира. Он высмеивал обращение в христианство чернокожих рабов и воспитание детей, хотя толком не знал ни о черных рабах, ни о детях. Да и о христианстве, если на то пошло.
Как и большинство людей, его нельзя было назвать целиком и полностью дурным человеком. Так, например, он выступал за прививки против оспы в то время, когда все ополчились против них, потому что это было нечто новое. Более того, какой-то закоснелый противник прививок швырнул в его дом бомбу. Его любил Бен Франклин, а старина Бен хорошо разбирался в людях. Когда Коттон не был занят сжиганием ведьм, он раздавал еду и библии заключенным и старикам. Это был зелот, который всем сердцем стремился к тому, чтобы Америка стала чистой и честной страной. Разумеется, он проиграл эту битву, что, впрочем, никто не ставил ему в упрек.
Коттон также питал страсть к сексу, о чем говорят три его брака и пятнадцать детей. Впрочем, Саймон вел свое происхождение не от одного из двух Мэзеров, переживших своего отца. В числе его праматерей была чернокожая служанка Мэзера, которую тот обрюхатил, пытаясь обратить в свою веру. Столь резкий переход от религии к сексу удивил как самого Коттона, так и его чернокожую пассию, хотя, по идее, напрасно. Увы, ни он, ни она не удостоились милости жить в более позднее время, когда было доказано, что секс – лишь обратная сторона того, что принято называть религией.
Впрочем, воздадим Коттону должное. В своем грехопадении он винил исключительно самого себя и приложил все усилия к тому, чтобы мать и дитя ни в чем не нуждались, хотя и отослал их за сто миль от города, в котором проживал.
Поразмышляв об этом, Саймон решил, что ничего удивительного в любви Коттона к порнушке нет.
Под конец тридцати лет ситуация сложилась так, как и предсказывала Чворктэп, а после того, как это произошло, все поняли, что катастрофа была неизбежна. Все население планеты, за исключением президента, очутилось за решеткой. Никого не реабилитировали, потому что все реабилитаторы были арестованы. Не считая того факта, что общество лишилось всех своих членов, за исключением одного, оно, тем не менее, функционировало весьма эффективно. Более того, экономическая ситуация складывалась лучше, чем когда-либо. Хотя пища была простой и скудной, никто не голодал. Доверенные лица на фермах производили ее в достаточных количествах. Надзиратели, которые также исполняли роль доверенных лиц, держали все под контролем. Управляемые доверенными лицами фабрики, на которых трудилась дешевая рабочая сила, выпускали убогую, но в целом крепкую одежду. Короче говоря, никто не снимал сливки, однако никто и не бедствовал. Все делилось по справедливости, и каждый получал свою долю, ибо в глазах закона все заключенные были равны.
Когда президентский срок близился к концу, он назначил себя главным надзирателем. Разумеется, кто-то возмутился, что дескать, это назначение является чисто политическим. Увы, что-то сделать по этому поводу было невозможно. Чтобы дать пинок под зад главному надзирателю, нужен был новый президент, а его не было. Более того, не было никого, кто мог бы теоретически претендовать на его место.
– Все это прекрасно, – сказал Саймон Чворктэп, – но как нам выбраться отсюда?
– Я изучала в библиотеке юридические книги, – сказала та. – Юристы, составлявшие законы, страдали многословием, что в принципе ожидаемо. Однако даже то, что вместо простых и понятных фраз они предпочитали маловразумительные и замысловатые выражения, может сослужить нам службу. Закон говорит, что пожизненное заключение длится в течение «естественного срока жизни». Определение «естественного срока жизни» исходит из самого экстремального случая долголетия в истории этой планеты. Самый старый человек, когда-либо живший на Гулгеасе, умер в возрасте ста пятидесяти шести лет. Нам нужно лишь дождаться окончания этого срока!!
Саймон простонал, но не утратил надежды. Проведя в тюрьме сто тридцать лет, он обратился к главному надзирателю с прошением о повторном рассмотрении его дела. Главный надзиратель, потомок первоначального, удовлетворил его прошение. Саймон предстал перед верховным судом, состоящим из доверенных лиц и их потомков, и изложил свой случай. Его «естественный срок жизни», заявил он, давно истек. Он землянин, и его следует судить по земным стандартам. На его планете никто не живет больше ста тридцати лет, и он может это легко доказать.
Главный магистрат отправил группу доверенных лиц на посадочную площадку, чтобы те принесли с борта «Хуанхэ» том «Энциклопедии Террики». Доверенные лица долго плутали в поисках корабля. Межпланетные полеты запретили около ста лет назад. За это время корпуса межзвездных судов успели покрыться пылью, а на некоторых даже выросла трава. После месяца раскопок, они, наконец, нашли «Хуанхэ», проникли на его борт и вернулись с нужным им томом «Кисмет-Лунатик».
Судьям потребовалась еще четыре года на то, чтобы освоить китайские иероглифы и убедиться в том, что Саймон не пытается их облапошить. И вот, теплым весенним днем Саймон, в новом костюме и с десятью долларами в кармане, вышел за ворота тюрьмы. Вместе с ним – Анубис и Афина. Чворктэп по-прежнему томилась за решеткой. Бедняжка так и не смогла доказать, что определение «естественный срок жизни» применимо и к ней.
– Роботы не умирают от старости, – сказала она. – Они просто изнашиваются и выходят из строя.
Тем не менее, она не впала в отчаяние. В тот же самый день Саймон протаранил кораблем стену тюрьмы, в которой она была заперта, и Чворктэп сквозь люк забралась на борт «Хуанхэ».
– Давай поскорей улетим с этой гребаной планеты! – воскликнула она.
– Да, и чем скорее, тем лучше, – ответил Саймон.
Как старые тюремные пташки, оба разговаривали лишь уголками рта. Чтобы избавиться от этой привычки,
