месте тахионов прибывает, то…
— Миша! Здрасте!
Я очень удивился. У калитки подпрыгивала Елена фон Ливен в компании Иванова. Генерал-лейтенант явился в штатском костюмчике, но армейскую бравость не спрячешь. Даже в очках — орел!
— О, привет! Вот уж, кого не ожидал увидеть! Прошу!
Елена мимоходом чмокнула меня в щечку, невинно прощебетав:
— Борюсик, надеюсь, ты не будешь ревновать, как тот противный мавр?
— Нет, — ухмыльнулся «Борюсик», — придушу чисто по-русски! Здорово, Миша. Не рад?
Я крепко пожал протянутую руку, и честно ответил:
— Рад, Борис Семенович. Наука заела!
Хмыкнув, Иванов огляделся и предложил:
— Пройдемся?
— Вокруг, — описал я незамысловатый маршрут.
Шурша сосновыми иголками, мы зашагали по дорожке, уводившей за дом, к гаражу и беседке.
— Порадовали вы Устинова, Миша, — улыбнулся генерал-лейтенант. — Как он довольно ворчал! Будто медведь, разоривший улей!
Посмеявшись, мы завернули за угол.
— Скажите, Миша, а ударить этим… инвертором с орбиты, вообще, как? Реально?
— Вполне, — кивнул я. — Только это последний довод, Борис Семенович. В том смысле, что затем начнется Третья мировая.
— Ну да, ну да… — покивал Иванов, и усмехнулся: — Дмитрий Федорович мечтает устроить гонку вооружений. Пусть, дескать, империалисты истратят последние триллионы, а мы и так у финиша!
— Пусть, — улыбнулся я. — А как там мои конкуренты поживают?
— О, кстати! — оживился генлейт. — Любопытнейшее фото получили со спутника! «Инверсионный» проект доверили Литу Боуэрсу… вы в курсе?
— Да, я читал расшифровку.
— Ага. Все работы они перенесли в Лос-Аламос, и вот, вчера ночью там здорово полыхнуло. Наш «Космос»… номер я не упомнил… зафиксировал мощную вспышку в гамма-диапазоне, а на следующем витке, когда в Нью-Мексико развиднелось, передал фото разрушенного корпуса. Дымы… Горит что-то, или догорает… Короче, инвертировали, инвертировали, да недоинвертировали! — выдал мой визави скороговорку.
— Называется — доигрались, — кивнул я в той же манере. — Ну, теперь-то они успокоятся? Не будут шпионажем донимать?
— Да Чёрч их знает! — пошутил Иванов. — Понимаете, комиссия Чёрча здорово сковала, ослабила американскую разведку, и новые активные операции за рубежом ЦРУ может и не потянуть. Тем более что мир изрядно потряхивает, происходит целый ряд неприятных для США событий, вроде войн в Никарагуа и Сальвадоре, в Анголе и Мозамбике, в Ливане… А «леваки» в Западной Германии, Франции и Италии уже координируют свои действия, долбят устои сообща! И на всё это тоже нужно выделить разведывательные ресурсы. Зря, что ли, цэрэушники подключили БНД, когда расшатывали Польшу? Своих силенок не хватало!
— А сейчас как? — спросил я с интересом. — Расшатали?
— А фиг им! — на губах чекиста заплясала хулиганская улыбка. — Под шумок учений мы такую чистку устроили… Зачистили ПНР! Мне даже осаживать приходилось самых рьяных. Не, мои опера работали по крупной дичи, а вся грязная работа свалилась на самих поляков — на Службу безопасности, на ЗОМО… Мне Стахура докладывал однажды о заброшенном карьере, куда свозили трупы боевиков, о бульдозерах, хоронивших эту сволочь, а сам кривится. Помолчал, кровью набух, да как рявкнет: «Сами виноваты! Развели срач!» Вот только…
Борис Семенович задумался, а я вопросительно глянул на него.
— Самых агрессивных и опасных мы ликвидировали, — проговорил Иванов. — Дрисливые болтуны сбежали или забились по щелям, а вот приспособленцы… Есть у них такой Лех Валенса. Сам вроде из рабочих, но говорлив, как интеллигентская прослойка. Такой, знаете, «и вашим, и нашим». Коммунистов клеймит, а сам давно завербован СБ, стучит под псевдонимом «Болек» — индульгенцию себе зарабатывает, чтоб задницу прикрыть! Вот Валенса сейчас и мутит народ, как поп Гапон. Сам-то в подполье, со своей «Солидарностью», а вы, товарищи, давайте, на демонстрацию, ать-два, дружно в ногу! Протестуйте и бастуйте! И вот что с ним делать? Опять танки выводить?
— Тогда Валенса поднимет народ на «оккупантов», — усмехнулся я. — Нет уж, пусть сами ковыряются в своем дерьме. Герека хоть убрали? А то я новости лишь по выходным слушаю…
— Еще летом прогнали, — буркнул Борис Семенович. — Сейчас вся надежда на «партийный бетон»! Выбрали Милевского. Человек, вроде, жесткий, и «Солидарность» терпеть не может, но…
— Мишечка-а! — разнесся сильный голос фон Ливен. — Боречка-а! Завтрака-ать!
— Пошли, — заулыбался Иванов, и подмигнул мне: — Может, и выпить дадут!
Вторник, 9 сентября. День
Вашингтон, Пенсильвания-авеню
Погода стояла идеальная — не жарко, и не холодно. Всё зеленеет, но ветерок веет прохладный, не мучая духотой.
«Сейчас бы в Кэмп-Дэвид…» — замечтался Даунинг.
Там, у подножия гор, листва уже вянет потихоньку, скоро осины и тополя вызолотят склоны, в прекрасном контрасте с глубоким синим небом. Там тишина, а тут…
Собрались в Комнате Рузвельта — окон нет, уже хорошо. Секретность соблюдена.
Усмехнувшись, Джек с облегчением присел на мякоть кресла — четверть часа прождали у Северного входа, пока охрана соизволила впустить.
Задев глазами портрет Теодора Рузвельта, по традиции висевший над камином, директор ЦРУ опустил взгляд на министра обороны.
Костюм на Дональде Рамсфелде сидел хорошо, и галстук подобран в тон, но Джека не оставляло ощущение, что главу Пентагона облегает не партикулярное платье, а строгий военный мундир, настолько выдавалась внутренняя сила, злая энергия и жесткость.
Неторопливые, уверенные шаги расслышали все, и встали, приветствуя хозяина Белого дома, пусть и временного.
— Здравствуйте, джентльмены, — президент закрыл за собой дверь и уселся во главе стола. — Начинайте, Дон. И помните: мой срок близок к окончанию, поэтому можно действовать без оглядки, хе-хе…
Рамсфелд скупо улыбнулся, проглядел свои бумаги, и начал без слишней спешки:
— И раньше, сэр, и теперь я остаюсь при одном и том же мнении: война — это провал внешней политики. А в отношении Ближнего Востока это верно вдвойне. К сожалению, мы упустили время. Просто следили за тем, как иракцы невежливо отодвигают саудитов в пустыню, отнимая нефтепромыслы. И могу поклясться, что раздел королевства затеял Кремль! Мы еще могли хоть как-то решить наши проблемы через иранского шаха, но и тут нас опередили! Послушного монарха свергли, и теперь Персидский залив контролируют Багдад и Тегеран. Нас же туда не пускают, а залив запечатан, как пробкой, военно-морской базой СССР!
Генри Киссинджер стыдливо заерзал.
— Много было неизвестных, мистер Рамсфелд… — промямлил он.
Министр обороны холодно улыбнулся.
— Ох, уж эти мне «темные данные»… — проворчал он, и заговорил в назидательном тоне: — Есть известные неизвестные — вещи, о которых мы знаем, что не знаем. И есть неизвестные неизвестные — это вещи, о которых мы не знаем, что не знаем их…
— Не будем углубляться в философию, — прервал его Форд. — Ваши предложения, Дон.
— Да, сэр, — церемонно поклонился глава Пентагона. — Что нам нужно? «Маленькая победоносная война»! Мы должны выпороть Тегеран. Именно Тегеран, джентльмены! Наказать и Иран, и Ирак одновременно мы не в состоянии, да это и не нужно — в Багдаде сами поймут, кто следующий. Вариантов для «маленького победоносного» акта мести вообще очень мало — в чисто военном смысле. Скажем, полностью исключаются серьезные наземные операции. Потому что стоит пройти цепи успешных партизанских акций (не говоря
