Все, что хотелось — не двигаться, чтоб не бултыхался кисель в голове.
Лев Витаутович приехал минут через десять после того, как парни, спросив, как я, удалились. Я выполз в гостиную и разлегся на диване. Тирликас выгрузил на стол таблетки, прописанные врачом, и сказал:
— Вижу — живой, и лучше тебе. — Он оседлал табурет, как привычно седлал стул, хотел сложить руки на спинке, поморщился и просто оперся спиной о стену.
— Взяли уже чувака этого? И как его вообще вычислили?
— Да, вот, должны уже взять, но пока довезут, пока допросят. — Он поставил на стол глушилку. — Нина полетела туда, так что в обед ее не жди.
— Это плохо, хотелось бы внести ясность.
— О проделанной в Англии работе можешь отчитаться передо мной, — усмехнулся он. — После смерти Кротова тебя передали Нине, а она ввела в курс дела меня.
— Бывших не бывает? — сказал я и подумал, что мне теперь такое счастье до самой смерти. — Вас ввели в дело, как я понял, недавно, дабы вы следили, чтобы я не переметнулся?
Мне ответила его варанья улыбка. А у меня закралось подозрение, что он ведет свою игру, и всего ему знать не следует, вот перед Ниной и отчитаюсь. Хотя… Никому веры нет. Да, черт побери, не хочу так жить: всех подозревать, оглядываться. И все равно, сколько ни стели соломку, упадешь туда, где ее нет.
— Я уверен, что наши правильно все рассчитали, и на тебя вышли. Так ведь, вышли?
Я кивнул, думая, делиться ли подробностями или нет. Было тяжело нести этот груз в одиночку и хотелось поделиться: казалось, что Лев Витаутович не просто надежный — он близкий. Но я решил раскрыть правду частично:
— Вышли. Но здесь со мной никто не связывался.
Про явки и пароли я промолчал. Тем более про Энн ему знать не стоит. Надеюсь, она сюда не приедет. Мой рьяный боец с верхней головой не согласился. Однако очарование момента прошло, и я осознавал, что ничего между нами не может быть. Единственное — хотелось показать ей, что у нас в стране все хорошо. Не чтобы она осталась со мной, а чтобы хоть один наш враг стал если не другом, то нейтральным. Она любит Россию, пусть увидит, что ничего нам не угрожает.
— Как начнутся подвижки, я предупрежу, — пообещал я.
Лев Витаутович достал из кармана конфету «Кара-Кум», повертел в руках и передумал есть.
— Мудро. Молодец, — сказал он, очевидно, оценивая мою позицию; встал. — Я себе чаю заварю, тебе его нельзя — слабые стимуляторы противопоказаны. Молоко или сок?
— Думаете, убийства одаренных и английский след как-то связаны? — поинтересовался я и ответил на его вопрос: — Молоко, если есть. И спасибо за заботу.
Он включил чайник, сунул стакан молока в микроволновку, повернулся ко мне, опершись о стол.
— Вообще никакой связи не прослеживается. Может, да, это деятельность разведки. Может, и наши внутренние разборки.
Пискнула микроволновка, Лев Витаутович протянул мне стакан, а себе заварил чай и наконец съел конфету, блаженно зажмурившись.
И тут пиликнул дверной звонок. Мы переглянулись. Тирликас прошептал:
— Есть предположения, кто это?
Я покачал головой, напрягся. Лев Витаутович жестом велел мне не вставать с дивана и бесшумно двинулся в коридор. В тишине щелкнул дверной замок, потянуло сквозняком.
— Привет, проходи, — донесся голос Витаутовича.
— Здравствуйте, как наш больной? — прозвучал звонкий голосок Дарины.
— Идет на поправку. Что-то тебя давно на тренировках не было. Потеряла к ним интерес? С одной стороны, жаль, с другой — это ни к чему девочке.
— Ну вот, начинается дискриминация по гендерному признаку! — отшутилась Дарина, вошла в прихожую, помахала мне, поставила на стол пакет с фруктами и какой-то едой, посмотрела на лекарства. — О, вижу, Лев Витаутович о тебе уже позаботился.
Тирликас вернулся за стол, допил свой чай. Дарина все это время переминалась с ноги на ногу и не знала, куда себя девать.
— Мне пора. — Лев Витаутович подмигнул, улыбаясь. — Оставляю вас одних.
Так и казалось, что он голосом того жука загудит: «Эх, молодежь!»
Когда дверь захлопнулась за его спиной, Дарина подошла к окну, убедилась, что он уехал.
— Наверное, он удивлен, почему ты отдалилась, — предположил я. — То тренировки чуть ли не каждый день, а теперь — «между нами стена».
— По-моему, ему есть о чем думать, кроме меня. — Она развернулась ко мне, во взгляде читалось беспокойство, я сразу ответил на незаданный вопрос:
— Преступник найден и почти пойман. «Ростсельмаш» не заинтересован, чтобы мы выигрывали, и решил устранить самого сильного игрока. Мне ничего не угрожает.
— Вчера я не смогла тебя долечить. Так, немножко подлатала, — призналась Дарина. — Нужно завершить начатое.
Я сглотнул, представил ее руки, перебирающие мои волосы, и стало горячо. Мой боец обрадовался и приготовился. А я нашел в себе силы, встал, протопал к себе, достал из ящика с бельем глушилку, поставил на журнальный столик возле дивана.
— Теперь можно говорить, ничего не опасаясь. Мне прилечь?
Дарина уселась на диван, похлопала себя по бедрам.
— Клади сюда голову.
Я устроился, закрыл глаза. Едва она коснулась головы, по моему телу прокатилась волна жара, а дальше все было, как вчера: тепло ее пальцев и ощущение домашнего уюта с ароматом выпечки, прикосновение мягкого пледа в промозглый вечер и рядом — родной и близкий человек, которого хочется обнять, и не отпускать, и присвоить.
Сосредоточившись на своем состоянии, я увидел, как происходит исцеление: Дарина просто закачивала свой внутренний огонь мне в голову. Точно так же, как когда я лечил себя сам, огонь распадался на искры, и они быстро гасли, не проникая вглубь.
Интересно, что будет, если ей помочь? Два потока энергии подерутся, или наши усилия умнжатся? Я постарался отрешиться, забыть об удовольствии, зажег солнце за грудиной и направил жидкий огонь в голову. Теперь было проще проталкивать его к затылку, который пострадал больше всего. От усердия аж пульс участился. В конце концов мои усилия увенчались успехом, и мой огонь потек дальше, встретился с искорками Дарины…
И сдетонировало. Два потока сплелись, излучая слепящее сияние, пронизывая каждую клетку тела. Я ощутил, как девушка дернулась, застонала, вцепляясь мне в волосы. Я перехватил ее руки. Перевернулся на живот. Сгреб ее в объятия, накрыл своим телом. Снова застонав, Дарина подалась навстречу, и я закрыл ее рот поцелуем.
Меня будто накрыло волной, сбило с ног и понесло неведомо куда. Не было ничего, кроме ее губ, рук, гибкого обнаженного тела. И желания утолить жажду, погасить огонь, пожирающий изнутри. Присвоить. Вбирать в себя. Еще, еще и еще.
