как химическое оружие рассчитано на неприятеля, без проверки в условиях, приближенным к боевым — эксперименты не могут считаться завершенными успешно. «У меня тут клиника доктора Менгеле какая-то», — радовался Егор, потирая руки: «как хорошо, что Павел Петрович чужд гуманизму и рефлексии, не иначе — здраво относится к грядущим попыткам евроинтеграции!»
В общем и целом, успехами хроноаборигенов он был не просто доволен, а прямо какая-то эйфория накатывала. Понятно, что немалая часть была достигнута за счет послезнания, но и не отдать дань усердию, трудолюбию и потрясающей работоспособности предков Егор не мог. Ну а судя по настроению врачей и того же Расула — у них было как минимум не хуже. В свете всего происходящего их осторожные планы на модернизацию производств и внедрение инноваций, того и гляди, на манер советских пятилеток — реализуются досрочно.
«Косность и инерцию мышления у предков», которые к месту и не к месту любили упоминать «историки» — Егор почему-то не наблюдал. «Статистику как науку — незаслуженно оболгали, пальма первенства в пиздабольстве историкам принадлежит. И косность с инерцией мышления как раз присуща тем паразитам, которые спекулируют на историческую тему, а народ, который создал империю — этим не страдает…»
Уже ближе к ночи, как только основная масса народа угомонилась (кроме немногочисленной второй смены) — собрал ближний круг из придерживающихся родноверия. Где их с Серёгой обоснованные подозрения о том, что попы приехали по их душу — подтвердились. Гнидослав оказался молодцом — на запросы епархии о творящемся не докладывал, а приказы явиться и дать отчет лично — игнорировал. А судя по информированности прибывших монахов — кто-то стучал. Не из посвященных, если брать во внимание неинформированность церковников, а так — слышавший звон, но не знавший, где он.
Инстинкты у теперь, скорее всего, лишенного сана Гнидослава оказались здоровые и он чудом вывернулся из рук прибывшего аналога святой инквизиции, и подался под защиту потомков. Поначалу прискакав в Известковое, в самых расстроенных чувствах и в состоянии, граничащем с паникой. Федус брать на себя ответственность по укрыванию беглого не решился и отправил его к Захару. Сопроводив пояснительной запиской, в которой просил принять, спрятать и не выдавать на растерзание озлобленной церковной братии.
Так же, со слов собравшихся — церковники исподволь пару дней вынюхивали сведения, под видом общения с паствой, причастия и исповедей. Однако разочаровались — ничего не вызнали и отправились в самый рассадник скверны(по их мнению) — в деревню.
— Ты бы видел их рожи, Егор! — Поежился Федус. — Куда до откормленных харь поповских в наше время, там по повадкам матерые опера. А то и спецслужбы. Я пока с ними общался, всё время не покидало ощущение, что сейчас явку с повинной предложат написать. Или в пресс-хату определят…
— Потерю монополии на коннект с высшими силами долгогривые почуяли, вот и приехали банить несертефицированных провайдеров! — Вынес верное умозаключение Егор и заметив недоумевающие взгляды единомышленников, пояснил. — Деньги и власть, вернее их потеря, вот что их беспокоит. Ладно, сидим пока тихо, не суетимся. Завтра поеду домой, проясню обстановку. Хотят войны, устроим, мне как раз на опыты надо биологический материал, не обязательно со всеми конечностями. И врачам тоже…
Егор потом долго ворочался, пытаясь заснуть. И нет, не проблема с церковью его беспокоила, а обдумывал то, что беспокоило его химиков в процессе изысканий и обучения. Не переставая поражаться тому, как далеко они продвинулись, особенно в сравнении с этим веком. «Такими темпами лет через надцать реально атомную бомбу соберем, вместе со средствами доставки. Хотя, много им чести — тратить такие дорогостоящие средства на изничтожение врагов, химией и армией справимся…»
Так толком и не выспавшись — рано утром с ветеринаром, взяв в сопровождающие пару казаков — отправился домой. И уже перед обедом заезжал в деревню, которая судя по практически возведенному строению церкви — скоро станет селом. «Это если с попами уладим», — мрачно подумал Егор. А судя по тому, что жестких репрессивных и карательных мер от церковников сразу не последовало — не так уж и крепки их позиции были, как казались. Или не решались на открытую конфронтацию, или добро сверху не дали. Как бы то ни было, подстраиваться под православие, полностью дискредитировавшее себя за последующие двести с лишним лет — Егор не собирался. Прогрессерствовать, так на полную катушку, а то что было изначально гнилым — возрождать смысла нет…
Заехав на центральную площадь, выпрыгнул из седла, с радостью подумав: «Всё, приехали! Дома!» Пропетлял восьмерками, ловко уклонившись от дальнейших забот о лошади, сплавив её на попечение Анисима, который направился к себе на ферму. А сам вначале заскочил в школу, где как раз была перемена и успел перекинуться парой слов с Рустиком.
Дети, за отсутствием его и Ксюхи, поехавшей собирать фольклор и инспектировать учебные заведения под патронажем деревенских — никуда не делись. Да и куда их денешь, жили у них же, присматривая за домом и питомцами. А уже лично за ними присматривала Маня. По словам Ксюхи — на время их отсутствия поселившаяся к ним. Заодно подготовиться к будущему замужеству, так сказать, проверить свои силы в домоводстве и воспитании детей.
В Мане Егор нисколько не сомневался, а вот судьба детей под её опекой немного тревожила. Поэтому, увидев Рустика, живого, здорового и радующегося жизни — вздохнул с облегчением.
— Ну как вы тут без нас живете, Маня не сильно вами помыкает? — Широко улыбаясь спросил пацана.
— Мы живем просто офигенно! — Ничуть не менее радостно ответил Рустик. — Да ты сам всё увидишь!
Егор ощутил укол ревности, и недоверчиво хмыкнув: «И посмотрю, и проверю!» — отправился домой…
Глава 23
Южный Урал, апрель 1797 г.
«А порядок то не хуже чем при Ксюхе!» — С удовлетворением отметил Егор, наконец то добравшийся до дома. Во дворе его встретил заливистым лаем Трезор, от избытка чувств прыгая на сетку вольера, тут же грелись на солнце и Гугл с Масей. Кошачьи, в отличие от прямолинейного Трезора, выражавшего свою радость всем организмом — приветствовали его сдержанней. Но радости не скрывали, мурчали, терлись о ноги и заглядывали в глаза. «Животинки мои!» — Приговаривал Егор, выпустив из вольера песеля, который теперь носился, ошалев от всего, кругами по двору и наглаживая кота и кошечку: «Тоже ведь по
