Да уж… наверное, это у меня еще детские воспоминания превалируют – если политик, то должен быть древним как Брежнев. Но действительность вносит свои коррективы: сейчас большинство в Политбюро – молодые шустрые и злые, которые, как пел Цой, «хотят перемен». Только, в отличие от «перестройщиков» конца двадцатого века, перемен не для личного обогащения, а для обогащения всей страны…
– До Нанси двадцать километров!
Возглас Гека меня отвлек, и я, встряхнувшись, переспросил:
– Что?
– Я говорю, через полчаса на месте будем. Ты знаешь, куда там дальше ехать?
– Без понятия. Да и что тут думать – у первого же патруля провожатого возьмем, он и покажет.
Гек кивнул, а я с удовольствием потянулся и глянул назад. Марат безмятежно дрых, привалившись к бортику, при этом, однако, даже во сне крепко держался за поручень, а метрах в тридцати за нашей машиной катил «УльЗиС» с остальными парнями. Ребята там, похоже, вовсе не расслаблялись, так как установленный на турели ДШК был расчехлен, и возле него торчал Шмидт, поблескивая на солнце очками-консервами, которые он нацепил, чтобы ветер не выбивал слезы.
М-да… вот что значит – орднунг. Едем по своим тылам, до ближайших вооруженных фрицев, как до Китая раком, но эта поездка считается боевым заданием, а раз боевым, то вынь да положь эту самую боевую готовность. И ведь голову могу дать на отсечение, что это Максова инициатива. Я просто воочию представил, как немец в начале езды лишь беспокойно крутился на своем месте, а потом, видя, что Козырев, будучи старшим по званию, не мычит и не телится, увлеченно крутя руль, внес данную рацуху. Змей наверняка удивился предложению и ответил что-нибудь типа: если так хочется торчать возле пулемета, то и флаг тебе в руки! Вот Шмидт, периодически припахивая Искалиева на подмену, и бдит…
К-хм, с одной стороны, это, конечно, правильно. Совершенно правильно. Но вот с другой… То-то я удивлялся, чего это регулировщик, когда мы на перекрестке пропускали танковую колонну, на меня так поглядывал. А он, видимо, принял подполковника, сидевшего в новеньком «ГАЗ-67» за чмошного тылового ссыкуна, который не просто окружил себя охраной, находясь за десятки километров от линии фронта, но еще и заставил эту охрану бдительно нести службу. М-да… надо будет ребятам сказать, чтобы не позорили начальство, да и вообще – размяться тоже неплохо, а то хоть дороги здесь и похожи на взлетно-посадочные полосы, но один черт растрясло…
Поэтому, приказав Геку тормозить, я после остановки колонны, подойдя к «додику», высказал сидящим в нем свои претензии. Судя по злорадному Женькиному «Ага!», обращенному в сторону Шмидта, мои предположения относительно инициатора бдительности были полностью верны. Макс, выслушав аргументы, недоуменно наморщил лоб:
– Я поннимайу, но фет так полошено?
– Знаю, но ты, Макс, будто первый день в армии, и забыл, что значат для военного человека понты и бравада!
– Я помньйю. Но отно дело расстекнуть форот кимнастерки или хвасьтат трофейным орушием, и софсем тругое, нахотясь на поефом задании, фести сепя, как путто на оттыхе. Фы феть даже бронешилеты и «льифчики» не натели. А фдрук нас опстреляйут?
– Ой, да ладно. – Подошедший от «ГАЗона» Пучков махнул рукой. – Во-первых, при таком количестве войск на рокаде никаких обстрелов быть просто не может, а во-вторых, ты еще предложи каски надеть, чтобы на нас все пальцами показывали, как на последних трусов.
– При чьем тут трусост? Нато просто фыполньят трепофания устафа. Он тля этоффо и написан.
М-да… уел. И ведь не поспоришь, и не станешь объяснять, что от боевого задания в этой поездке только лишь название что – «боевое». Мне остается только утереться, да еще и поблагодарить за службу. Но тут Женька, который, молча разминаясь, слушал наш разговор, встрял:
– Эх ты, немец-перец-колбаса! Все-то у тебя по правилам, да по полочкам разложено! Нет того огонька и капельки сумасбродства, что должно отличать бывалого солдата от штабного уставника!
Шмидт на этот наезд хитро улыбнулся и ответил:
– Ест. Я фот каску нье отел, хоть и полошено, и затфор пулемета перетернул срасу, хоть этто как рас и нье полошено! Сначит – ест оконек!
Искалиев, до этого крутивший головой, переводя взгляд с одного говорящего на другого, тихонько захихикал, а Змей от такого извращенного подхода к тонкому искусству армейского разгильдяйства как потягивался, так и застыл, удивленно приоткрыв рот. Я, честно говоря, тоже был несколько ошарашен тевтонским взглядом на допустимые понты. Уж больно они неотличимы оказались от уставных требований…
Макс же, глядя на наши лица, рассмеялся и пояснил:
– Я сшутью.
Ну и как на такое реагировать? Пихнув шутника в бок, я приказал:
– Хорош отдыхать – поехали!
И мы с Лешкой потопали обратно к своей машине. Проснувшийся Шах, который воспользовался остановкой и окропил придорожные кусты, видя мою странную ухмылку, спросил:
– Чего там?
– А. – Я махнул рукой. – Фауст прикалывается…
Гек, включая передачу, кивнул:
– Он такой, он может! Полгода из себя тормознутого молчуна изображал, а тут, как прорвало. Видно, до этого неопределенность мужика давила, но после получения звания Макс вообще в другого человека превратился. И ведь шутит, сволочь, прямо как ты – с непроницаемой мордой! Сразу даже не доходит, серьезно он говорит или нет.
– Ну чего-чего, а юмора у него хватает…
Марат, удобно устроившийся на сиденье, оживился:
– Кстати, про юмор. Вы слыхали, как мы с ним к «внутрякам» ездили?
– Нет, а что там?
– Хе! – Шах, наклонившись вперед, чтобы было лучше слышно, начал рассказывать, как они со Шмидтом демонстрировали свои свето-звуковые бомбочки нового поколения парням из полка НКВД. Все было бы ничего, но в момент испытаний кот, который, не ожидая подобной подляны, мирно дрых в «эмке» командира полка, понял, что настал внезапный, вселенский амбец. Понял и повел себя соответственно… Народ потом долго удивлялся, как в таком маленьком и симпатичном с виду котике может оказаться столько дерьма, чтобы его хватило измазать весь салон. Даже на потолке остались пахучие отпечатки когтистых лап.
А Макс с самым серьезным выражением лица посоветовал на чем свет ругающемуся майору НКВД, вызвать химиков для дегазации машины. Дескать, в противном случае никакие обычные средства тут уже не помогут, и амбре останется навсегда. И что самое смешное – командир полка этих химиков вызвал! Они сначала брыкались, но испугавшись угроз, все-таки приехали со своими колбами и распылителями. Поработали на совесть, и даже запах вывели, только салон приобрел настолько необычный цвет, что опешивший майор, увидев получившийся колер, так и застыл, не решаясь влезть внутрь. А потом, придя в себя, вызвал старшину из хозвзвода и приказал «выкрасить, как было!» Старшина с работой справился, но тут возникла новая проблема: один запах сменился другим, и даже с открытыми окнами можно было одуреть от вони сохнущей краски. Говорят, машина до сих пор стоит с распахнутыми дверями, а злющий майор пересел с комфортабельной «эмки» на открытый «виллис».
